Много званых - Алексей Иванов (2016)

– Чурбан чухонский! – в сердцах сказал Гагарин. – Он хоть понимает, что за хулу на царя я должен отослать его в Преображенский приказ, а там его клещами издерут или кнутом забьют?

– Вам грозят пытки и казнь, Цимс! – воскликнул фон Врех по-шведски.

– Трактирщик врёт! – тотчас ощерился Цимс, выпрямляясь и со стуком подбирая ноги. – Он сам порвал портрет и сваливает на меня!

Панхарий всё понял без переводчика.

– Вот этой палкой проткнул! – он потряс кулаком с зажатой палкой. – Из руки у меня вырвал! И лаялся похабно, стервец! Господом богом клянусь!

– Хайло заткните, паскуды! – рявкнул Гагарин на Пахария и Цимса. – Ефимка, зови свидетелей.

Матвей Петрович не стал назначать в своей губернии ландрихтеров – судей, подумал: много ли в Сибири тяжб? Оказалось – много. Через полгода его завалили челобитными и ябедами. Матвей Петрович с этим потоком не сладил и спихнул весь ворох бумаг дьяку Баутину с подьячими, пусть они роются и судят. Но доносы со «словом и делом» ему приходилось разбирать самому. «Слово и дело» – страшное заклятье, означающее умысел на бунт, измену и другое злодеяние против государя или его посланцев. Эти дела следовало изучать со всем тщанием, а ежели встретится что-то серьёзное или непонятное, то отсылать в Преображенский приказ князю-кесарю Фёдору Ромодановскому. Поругание персоны Петра Лексеича было тяжким грехом.

По «слову и делу» судили жестоко. К якутскому коменданту ехала царская ревизия, и комендант, изловив шаманов, приказал им камлать на погибель ревизоров; шаманы написали донос, и коменданта полгода держали в холодной на цепи. Три беглых рекрута пробирались домой в Енисейск и по пути говорили, что они – полковник, крестник и ближний боярин – готовят приезд царя в Сибирь: дескать, надо их кормить и денег им давать; их били батогами до полусмерти и угнали в Нижнеколымск. У илимского старосты в избе под матицей нашли бумажку с колдовским заговором на милость начальства, а в заговоре упоминались «православные государи»; старосту отправили на вечное покаяние в туруханскую обитель. В Белоярской слободе крестьянин осерчал на бурмистра, что тот подымную подать не по имению раскладывает, а бурмистр ответил, что и сам царь ворует; бурмистра приговорили к сожжению как еретика, только Сенат его помиловал и сослал на каторгу в Невьянск. Впрочем, бывало, конечно, что бог и миловал. Год назад кунгурский воевода привёз Матвею Петровичу мужика, которому явился некий «старец седой» и объявил божью волю для государя; Матвей Петрович спровадил мужика в Москву; мужик огласил князю-кесарю послание с небес: для спасения державы царю надо прогнать иноземцев и разрешить людям носить бороды; князь-кесарь вернул мужика Гагарину с письмом, чтобы господин губернатор больше не отвлекал его на дураков.

А выходке солдата Цимса свидетелями были штык-юнкер Юхан Ренат и жена Цимса Бригитта. Ренат нанялся к Панхарию истопником, а Бригитта в торговых банях мыла посуду и полы. Иногда Ренату удавалось уединиться с Бригиттой в каком-нибудь амбаре среди мешков, коробов и бочек – зимой им больше негде было встречаться. Бывало, Цимс приходил забирать жену – и чаще всего здесь же, в кабаке при банях, напивался, просаживая заработок Бригитты. Так случилось и два дня назад. Ренат прибежал на шум и увидел, как Панхарий требует денег, а Цимс выхватывает палку из его руки, чтобы отбиваться от работников, и тычет этой палкой в портрет русского царя.