Папа и море - Туве Янссон (2018)

Папа снова настроил голову — в этот раз получилось гораздо легче. И принялся изнутри своей головы разговаривать с морем так же запросто, как это делали когда-то его предки.

— Ты такое большое, что тебя не заботит, какое ты производишь впечатление, — сказал папа морю. — А это недостойно. Тебе действительно так важно напугать жалкий островок, у которого и без того хватает забот? Тебе бы радоваться, что он осмелился забраться так далеко в открытую воду: ведь теперь тебе есть с кем сравнивать своё величие. А что хорошего в том, чтобы остаться без прибоя? Само посуди. Здесь всего-то и есть что клочок леса, который из-за тебя растёт вкривь и вкось, да немного скудной земли, с которой ты сметаешь всё, до чего дотянешься, да горстка круглых гор, которые ты будешь точить, пока не сточишь окончательно. И у тебя ещё хватает совести их всех пугать!

Папа наклонился и сурово посмотрел на бушующее море.

— Ты не понимаешь одной вещи, — сказал он. — Ты должно заботиться об этом острове. Тебе бы защищать и утешать его, а не кичиться своей силой. Понимаешь?

Папа прислушался к шторму, но море не умело ему ответить.

— Ты так же обходилось и с нами, — продолжал папа. — Мучило нас как могло, но у тебя ничего не вышло. Мы не сдались. Я изучил тебя вдоль и поперёк, и тебе это не понравилось. Мы всё равно продолжали строить. А? Кстати, должен признать, что с ящиком виски вышло красиво. Я понял твой намёк. Ты умеешь проигрывать. Но отыграться потом на острове — это просто недостойно. И я говорю тебе это только — ну почти только — потому, что ты мне нравишься.

Папа замолчал, голова у него очень устала. Он прислонился спиной к скале и стал ждать.

Море не отвечало, но вдруг вынесло к берегу блестящую широкую двухдюймовую доску.

Папа следил за ней с волнением.

Появилась вторая такая же. Третья. Похоже, где-то целый корабль, гружённый досками, решил избавиться от своего груза и сбросил его в воду.

Папа выбрался на скалу и побежал. Он бежал и смеялся. Море попросило прощения, оно хочет, чтобы они остались! Оно хочет помочь им, чтобы они строили дальше, чтобы у них всё получилось и чтобы им было здесь хорошо, хотя они и окружены со всех сторон неизменным неумолимым горизонтом.

— Спускайтесь! Спускайтесь скорее! — закричал папа с лестницы. — К нам пригнало доски! Все силы на вылавливание!

Семейство пустилось бежать через остров.

Доски подплыли. Они обогнули остров с подветренной стороны и качались теперь в бушующих волнах, тяжёлые и недоступные, каждую секунду готовые уплыть и обрадовать какие-нибудь другие берега. Надо было спешить, Морра побери, спешить! Все очертя голову бросились в море — никто даже не почувствовал, насколько оно холодное. Наверное, в роду у них был какой-нибудь старый пират, который почуял дармовую наживу и подгонял теперь своих потомков. И им это было необходимо. Они пропитались печалью острова и одиночеством моря и теперь избавлялись от этого бремени, вкладывая его в вылавливание, таскание и укладывание. Они перекрикивались сквозь шум моря, чтобы не осталось никаких сомнений, что они живут по-настоящему, на полную катушку, и безоблачное небо по-прежнему сияет над штормовым островом.

Вытащить из воды двухдюймовую доску — восхитительно трудное дело. Она качается, она тяжёлая от впитавшейся воды. Она может сбить с ног, может налететь вместе с волной внезапно, как таран. Тогда это даже опасно.

А когда она наконец лежит на берегу и море ей уже не угрожает — это ценность, которая ещё ценнее оттого, что украдена. Блестящая, тяжеленная, безупречная доска, тёплого цвета старой смолы, с крестиком на срезе, поставленным прежним владельцем. Ею можно любоваться — гордо, по-завоевательски, уже представляя, с каким звуком входит в неё трёхдюймовый гвоздь.

— Ветер, наверное, уже девять баллов! — крикнул папа. Он перевёл дух и посмотрел на море. — Ладно, — сказал он. — Теперь мы с тобой в расчёте.