Два дня - Рэндалл Силвис (2019)

Кабинет Хьюстона показался сержанту холодным и безжизненным. Встав спиной к закрытой двери, Демарко снова обвел глазами забитые книжные стеллажи и серый металлический шкаф для хранения документов. Шкаф был теперь пуст. Демарко это знал. Его содержимое все еще проходило процедуру описи в хранилище вещдоков в его полицейском участке. На письменном столе Хьюстона остались только телефон и блокнот для записей. А на маленьком столике позади рабочего кресла лежала невысокая кучка студенческих работ, уже оцененных и ожидавших своих авторов. Демарко просмотрел их еще два дня назад: двенадцать коротких рассказов из мастерской Хьюстона «Ремесло сочинительства».

Рядом с ними в рамке величиной пять на семь дюймов красовался портрет, запечатлевший Хьюстона с его детьми в погожий летний день. Маленький Дэви, вцепившись пальчиками в густую песочно-коричневую копну отцовских волос, восседал верхом на плечах писателя, стоявшего на небольшом причале у озера на заднем дворе. Томас-младший рискованно наклонялся вперед, пытаясь с краешка причала дотянуться веслом до красного каноэ, дрейфующего в озере. Рядом с братом, ожидая, чем закончится его отчаянная попытка, стояла Алисса, почти не дыша и приложив руки к груди, словно в молитве.

Жены Хьюстона на этом портрете не было. Ее отдельная фотография в тяжелой серебряной рамке стояла чуть левее семейного портрета. «И что бы это могло значить? – задался вопросом Демарко. – Если это вообще что-то значит?»

Он пересек кабинет, уселся в кожаное кресло Хьюстона и начал поворачиваться вокруг, рассматривая фотографии. «А значить это может следующее, – сказал он улыбающемуся лицу Клэр Хьюстон. – Возможно, именно вы фотографировали мужа с детьми на причале. Поэтому вас нет на общем снимке. И Хьюстон поставил рядом ваш отдельный портрет. Но не было ли это с его стороны только жестом? Для общественного потребления, так сказать? Или он удостоил вас отдельного портрета, потому что вы занимали в его сердце особое место?»

Демарко перестал вертеться и замер. В ожидании шепота, подсказки, намека.

– Поговорите со мной, Клэр, – призвал он.

И, замолчав, превратился в слух. Но Клэр молчала.

Зато, вдруг скрипнув, приоткрылась дверь кабинета. Демарко повернулся в кресле, ожидая увидеть статную фигуристую секретаршу. Но вместо нее перед ним возник нескладный гиббонистый мужчина средних лет с вытянутым обвисшим лицом.

– Извините, – сказал он и быстро исчез, хлопнув дверью.

«Какого хрена?» – обозлился Демарко. И встал так резко, что кресло вылетело из-под него и врезалось в маленький столик; оба портрета упали лицами вниз. Едва Демарко поправил их, как затрещала его рация.

– Водолазы нашли орудие убийства, – сообщил Морган.

Демарко поморщился; в груди что-то защемило.

– Буду через пятнадцать минут.

Сержант поспешно вышел в коридор. Теперь в нем уже никого не было, даже худосочной студентки. Демарко снова посмотрел на часы; стрелки показывали 12:32. Сержант притворил за собой дверь кабинета Хьюстона, запер ее на ключ, снова прикрепил полицейскую ленту, слетел по лестнице вниз и выскочил на улицу. Секретарша кафедры уже сидела в белой «Селике». Заметив бегущего к ней Демарко, она опустила стекло.

Демарко передал ей ключи.

– Я все запер. Мне нужно срочно вернуться в участок.

– А-а, – протянула негритянка. – Тогда ладно.

– Но в кабинет заглядывал какой-то мужчина, – сказал Демарко. – На вид ему шестьдесят один, может, шестьдесят два года. Килограмм девяносто, не меньше. Чем-то напомнил мне Томаса Вулфа.

Секретарша насупила брови:

– Того, что написал «Взгляни на дом свой, ангел»?

– Того самого. Кто бы это мог быть?

– Боюсь, я не знаю, как выглядел Томас Вулф…

Демарко рассмеялся и попытался сбавить темп. Его сердце всегда заходилось бешеным стуком в волнении или спешке. А когда его сердце так колотилось, сержант начинал говорить очень быстро.