Два дня - Рэндалл Силвис (2019)

«Да, но ты ведь разуверился уже в четырнадцать лет, помнишь? Кто был женой Каина? – спросил ты. И если Бог – Бог, то почему он такой нетерпимый и требует поклонения только себе? К кому обращался Господь, когда произнес: „Сотворим человека по образу Нашему и подобию Нашему“? И если Бог есть любовь, то почему здесь так много ненависти? У тебя было столько вопросов, Томас, что миссис Ленер побагровела от смущения и назвала тебя несносным: „Если ты собираешься и дальше перебивать меня, Томас Хьюстон, можешь больше не приходить в воскресную школу. Как тебе такое предложение?“ „Мне оно нравится“, – ответил ты. И именно тогда ты начал искать смысл. Ты то и дело наблюдал, как добрые христиане и христианки прелюбодействовали с женами или мужьями других добрых христиан и христианок. Ты видел диакона, которого уличили в педофилии и который после этого исчез, бросив жену и детей. Ты слышал, как смеялись друзья твоего отца над взятками строительным инспекторам и подкупами комиссии по зонированию. Ты видел тех, кто продавал наркотики, и тех, кто их покупал. Ты видел людей, уклонявшихся от уплаты налогов, и тех, кому нравилось воровать губную помаду в дешевых универмагах „Вулворт“. И тех, кто собирал чеки социального обеспечения для получения пособий за мертвых супругов. „И если Бог есть любовь, то почему мы должны бояться Его?“ – задавал ты вопрос. „Раскрой страницу 193 в своем сборнике духовных песен, – посоветовал тебе преподобный Баррет. – „Велик Господь наш!“»[5]

«Если ты помнишь все это, – сказал себе Хьюстон, – то почему же ты теперь думаешь, будто сможешь когда-нибудь обрести свою семью вновь? Если Бога нет, то нет и Неба. А если нет Неба, то и семьи твоей больше нет».

От осознания безвозвратной потери боль в его животе полыхнула бензиновым пламенем. И пламя это было черным: оно застило весь свет, поглотило весь кислород в лесу и бросило беглеца на колени. А ослабевшие колени подогнулись, и Хьюстон распластался на земле, упав лицом на сырые листья, от которых исходил лишь холодный и влажный смрад гнили.

Глава 14

В шесть часов вечера того дня Демарко все еще сидел в своем кабинете, пытаясь сложить воедино разрозненные осколки жизни Томаса Хьюстона. Сержант перебирал в уме все случаи, когда видел Хьюстонов вместе на публичных мероприятиях: летний карнавал, тыквенный парад, благотворительный обед, организованный ради сбора средств для местной больной девочки. На всех этих мероприятиях Хьюстоны представали олицетворением счастливой семьи. С улыбками на лицах Томас и Клэр держались за руки, их дети смеялись, а маленький Дэви глазел на происходящее во все глаза и довольно фыркал. Они годились в модели постера, воспевающего счастливый семейный союз.

Демарко знал, как легко можно замаскировать самые темные эмоции и переживания от других людей, запрятать глубоко внутрь печаль, тоску, гнев и даже откровенную враждебность. Большинство людей не испытывают никакого желания заглядывать в сокровенные уголки души другого человека. Мало кому хочется нести на себе чужое бремя. Но некоторые люди – те, кто несчастлив, – предрасположены подмечать в других именно самое сокровенное. Демарко считал такую способность «дефектом зрения», чем-то вроде дальтонизма или сильной близорукости. И этим дефектом он сам обладал.

Наблюдать за семейством Хьюстонов было сержанту в удовольствие. И всякий раз, встречая Томаса Хьюстона на публике, он чувствовал, что этот человек испытывал неподдельное и искреннее счастье. Но и его омрачали темные тени. Они таились в уголках глаз писателя. Подергивали уголки его рта, когда он улыбался.

«И Хьюстон подметил то же во мне, „эту печаль в глазах“, как он написал в посвящении», – понял однажды Демарко.