Мертвый и живой - Дин Кунц (2009)

С неохотой он посмотрел на обитателя огромной шкатулки для драгоценностей.

– Прикоснись к стеклу, – добавила Эрика.

– Зачем?

– Я хочу увидеть, что произойдет.

– Джоко не хочет увидеть, что произойдет.

– Я подозреваю, что ничего не случится. Пожалуйста, Джоко. Ради меня.

Словно ему предлагали прикоснуться к носу свернувшейся кольцами кобры, тролль поднес палец к стеклу, подержал несколько секунд, потом отдернул. Остался в живых.

– Холод. Лед.

– Да, стекло холодное, – кивнула Эрика, – но не такое холодное, чтобы ладонь примерзла к нему. Давай поглядим, что произойдет, если к стеклу прикоснусь я…

Она приложила к стеклу указательный палец, и тень внутри дернулась.

Глава 49

«Отец… отец… отец…»

Псевдо-Уэрнер шел неуклюже, столкнулся с восточной стеной коридора, потом с западной, отступал на четыре-пять футов, прежде чем продвинуться вперед на семь-восемь, словно по каждому движению решение принималось большинством голосов некоего комитета.

Это существо не просто было чудовищем, оно являло собой злобную насмешку над всеми достижениями Виктора, призванную поиздеваться над его триумфами, показать, что работа всей его жизни – грубая пародия на науку. Теперь он подозревал, что Уэрнер не стал жертвой глобальной трансформации на клеточном уровне, что никакая он не жертва, а преступник, что начальник службы безопасности сознательно восстал против своего создателя. И действительно, судя по этому многоликому страшилищу, все сотрудники «Рук милосердия» слились в безумном конгломерате плоти, превратились из толпы в единое целое. И проделать это они могли только по одной-единственной причине: чтобы оскорбить своего создателя, проявить к нему неуважение, обесчестить его, выставить на посмешище. Выражая таким образом свое иррациональное пренебрежение, даже презрение, эти неблагодарные твари рассчитывали вызвать у него замешательство, заставить потерять уверенность в себе, унизить его.

Плоть дешева, но плоть также и вероломна.

«Отец… отец… отец…»

Эти машины из мяса вообразили себя философами и критиками, решили осмеять единственного гения, с которыми их свела судьба. Виктор трансформировал мир, тогда как эти отступники трансформировали лишь себя, однако они решили, что деградация прежних, мастерски сделанных форм поставит их на одну доску с ним, возможно, даже выше, позволит насмехаться и оскорблять его.

И пока псевдо-Уэрнера кидало от стены к стене, пока он отступал для того, чтобы двинуться вперед, Виктор сказал ему, им всем, соединенным в нем:

– Ваше жалкое подобие биологического театра ничего для меня не значит, никоим образом не обескуражит. Я не потерпел неудачу. Вы потерпели ее, подвели меня, предали, но не заставили отступиться от задуманного. Вы просто не представляете себе, с кем имеете дело.

Выразив свою ярость, Виктор произнес несущую смерть фразу (слова, которые блокировали нервную систему этих идиотов-анархистов), призванную превратить этого многоликого монстра в гору безжизненной плоти.

Но псевдо-Уэрнер продолжал приближаться к своему создателю в свойственной ему манере, от стены к стене, сначала назад, потом чуть дальше вперед, повторяя единственное слово, которое, и он это знал… они все знали… больше всего бесило Виктора.

У него оставались какие-то шесть минут, чтобы покинуть «Руки милосердия» и отъехать на безопасное расстояние к тому моменту, когда на месте бывшей больницы вспыхнет второе Солнце. Этому пожару предстояло уничтожить псевдо-Уэрнера, огнем очистить Землю от подобного святотатства.

Лифт находился между Виктором и толпой, слившейся в одно чудище. Лестница представлялась более предпочтительным вариантом.