Поворот к лучшему - Кейт Аткинсон (2011)

Он же припустил в противоположном направлении, напустив на себя беззаботный вид на случай, если экономка следила за ним в зеркало. Когда розовый фургон скрылся из виду, он вильнул назад и вошел в дом через парадную дверь. До него доносились звук льющейся воды на кухне и стук шагов на втором этаже. Откуда-то из глубины слышалось гудение терзаемого пылесоса, и Джексон прикинул, что в доме должно было быть по меньшей мере три женщины. Конечно, не обязательно женщины. Не делай сексистских предположений, это всегда приводит к неприятностям. По крайней мере с женщинами.

Он выбрал целью ту, что была на кухне. «Тише, Джексон, — сказал он себе, — ситуация может оказаться опасной». Так говорят в армии. Теперь армия казалась ему чем-то далеким, но ее отпечаток никуда не делся. Иногда он фантазировал, что бы с ним стало, разреши ему отец работать в шахте, не запишись он на военную службу. Вся его жизнь была бы другой, он сам был бы другим. Конечно, сейчас он был бы выброшен на свалку, безработный, никому не нужный. Но разве он таким и не был?

В девяносто пятом, он запомнил тот год, запомнил тот момент, он был дома в Кембридже, когда его жена все еще была его женой, а не бывшей, и он был полицейским, и она была беременна Марли на последних месяцах (Джексон представлял их ребенка туго упакованным в женином животе, словно кочерыжка в кочане капусты), и Джексон мыл посуду после ужина (который он все еще называл «чаем», пока жена не пообтесала его под средний класс с южным выговором). Под конец ее беременности они ели рано — она жаловалась, что не может спать на полный желудок, поэтому он мыл посуду под шестичасовые новости на «Радио-4», и где-то в середине сводки сообщили, что закрыли шахту, на которой его отец проработал всю жизнь. Джексон не мог вспомнить, почему именно эта шахта попала в новости, ведь столько других закрывали без всякого шума, может, потому, что она была одной из крупнейших шахт в регионе или последней из действующих шахт в регионе, кто его знает, но он застыл с намыленной тарелкой в руке и слушал диктора, и по его щекам вдруг потекли слезы. Он даже не мог объяснить, что он оплакивал, наверное, все, что ушло в прошлое. Не выбранную им стезю, мир, в котором он никогда не жил. «Почему ты плачешь?» — спросила Джози, вваливаясь в кухню, она уже еле проходила в дверь. Тогда она еще могла ему посочувствовать. «Черт бы побрал эту Тэтчер», — ответил он, по-мужски передернув плечами, переводя с личного на политику, хотя в данном случае это было одно и то же.

А потом у них появился ребенок и посудомоечная машина, и Джексон продолжал жить и еще долго не вспоминал не выбранную им стезю, непрожитую жизнь, но где-то в потаенном закоулке его души навсегда поселилась боль.

Горничная, на которую он нацелился, тоже была у раковины, выжимала тряпку и энергично протирала сливную полку — туда-сюда, туда-сюда. Он не видел никаких сережек в форме распятия, хотя она же стояла к нему спиной и с иностранным акцентом подпевала радио. В доме было не очень шумно, и Джексон не мог решить, как сделать так, чтобы ее не напугать. Ему мешали три вещи: во-первых, это оказалась не та Крестьянка, которую облаяла экономка на улице, а во-вторых, у нее была великолепная задница, выглядевшая еще лучше в узкой форменной юбке. «Два крутых яйца в платочке», — говорил о таких его брат. Его брат знал толк в женщинах. Однажды, и ждать уже недолго, мужчины начнут так же рассматривать его дочь. И если он заметит такого наглеца, то отделает его по полной, чтобы выбить из него все дерьмо.