Поворот к лучшему - Кейт Аткинсон (2011)

Почта Глории, как правило, состояла — если не считать редких посланий от детей — из предложений увеличить пенис и объявлений об акциях на boots.com. Она бы влезла в ящик Грэма, но не знала пароля. Глория начала биться над ним задолго до вчерашних событий, но сезам не желал открываться. Она перебрала все слова и комбинации, которые пришли ей в голову, включая, кстати, и «сезам». «Кинлох», «Хартфорд», «Бри-крофт», «Хоуптун», «Виллерс» и «Уэверли». Без толку. Это были шесть типовых домов «Жилья от Хэттера»: «Кинлох» — самый дешевый, «Уэверли» — самый дорогой, «Хартфорд» и «Брикрофт» — на двух хозяев. В последние годы Грэм строил куда больше отдельных коттеджей, чем раньше. Люди предпочитают иметь свой собственный дом, пусть и совсем крохотный. «Кинлох» был так мал, что напоминал Глории фигурку из «Монополии».

В следующем месяце Глории исполнится шестьдесят. По радио как-то сказали, что «шестьдесят — это новые сорок». Она в жизни не слышала ничего глупее. Шестьдесят есть шестьдесят, и незачем притворяться, что это не так. Кто обеспечит ее в старости? Для полиции и судей не имеет никакого значения, выживет Грэм или умрет, — «Жилье от Хэттера» будет ликвидировано. И поделом, но неплохо бы перед этим выбить себе небольшую пенсию. Глория представляла себе, что где-то есть большая черная книга, которая хранит все секреты Грэма, все его деньги. Книга Колдуна. Но Грэма об этом уже не спросишь, как и про капитализм.

Она оставила попытки подобрать пароль и проверила свой банковский счет. У них был общий счет, в основном для оплаты хозяйственных расходов. Глория полностью зависела от Грэма, и на осознание этого шокирующего факта у нее ушел не один десяток лет. Вот ты сидишь за барной стойкой, пьешь джин с апельсиновым соком, переживаешь, хороша ли собой, — а через мгновение тебе остается год до бесплатного проездного, и впереди маячат банкротство и публичное унижение. И шестьдесят — все те же шестьдесят, что и раньше.

Хозяйственный счет автоматически пополнялся со счета «Жилья от Хэттера», сколько денег с него ни снимай, столько же возвращалось обратно, то, что убывало за день, прирастало к утру. Словно по волшебству. Ежедневно сливаемые Глорией пятьсот фунтов никто пока не заметил. Это была ее заначка. Все совершенно законно, ведь счет общий, открыт и на ее имя тоже. Пятьсот фунтов в день, каждый день, кроме воскресенья, — по воскресеньям Глория отдыхала, повинуясь голосу своей баптистской совести. Новые законы против отмывания денег не позволяли оперировать крупными суммами, но пять сотен в день, судя по всему, оставались незамеченными как бухгалтерией «Жилья от Хэттера», так и банком. Она полагала, что рано или поздно кто-нибудь да спохватится и забьет тревогу, но к тому времени счета все равно будут заморожены, а Глория — если в мире есть справедливость — будет далеко-далеко со своей добычей в черном мешке. Семьдесят две тысячи фунтов — не ахти какая сумма, чтобы начинать новую жизнь, но лучше, чем ничего, не у всех в мире есть столько.

Глория вывалила вещи Грэма из пакета и разложила на сушильной доске из кленового дерева в комнате для стирки. Туфли, начищенные до лакричного блеска, пиджак, брюки, рубашка «Остин Рид», дорогие шелковые носки, которые кто-то, вероятно медсестра, скатал в клубок, трикотажная майка и трусы из «Маркс и Спенсер» — вид мужниного белья ее особенно удручил — и, наконец, скучный офисный галстук, безвольно свернувшийся на дне пакета унылой змеей.

Странно было видеть его вещи такими, плоскими и двумерными, как будто Грэм вдруг стал невидимкой. Вместо всего этого на нем теперь больничная рубаха, выставляющая напоказ его пообвисшие ягодицы и рокфорные ноги. А скоро вместо рубахи будет саван. Если повезет.