Канцелярская крыса - Константин Соловьев (2020)

Скажем, какой-то наблюдательный джентльмен из соседнего номера, который раньше Герти раскусил Жона-Семь-Пуль и решил спасти наивного деловода от страшной участи? Нет, невозможно. Для этого потребовалась бы дьявольская, невозможная в этом мире, проницательность. Но кто же тогда оставил предупреждение? Ангел-хранитель? У него, пожалуй, были бы трудности касательно денег. Не иначе, сам ограбил банк, чтоб добыть их…

А отчего он, собственно, решил, что человек этот — благодетель? Это Новый Бангор, приятель, здесь нужно держать ухо востро даже когда имеешь дело с отражением в зеркале. Здесь, кажется, у любого предмета две тени… Что, если это провокация? Страшное слово «провокация» подобно ощетинившемуся иглами морскому ежу скатилось в желудок. Чья провокация? «Да ведь Беллигейла, — пожилым хриплым вороном каркнула в ухо догадка, — А что же? Он решил подцепить тебя на крючок. Красивый, переливающийся серебром, зазубренный крючок. За жабры тебя, полковник Уизерс…»

Пошатываясь, Герти поднялся и стал срывать с себя галстук. Чертовски сухой воздух здесь. Дерет, как шкура ската, можно шлифовать камни. Кажется, все его поры рассохлись, кожа превратились в потрескавшуюся черепицу. Воды. Влаги. Герти схватил бутылку и мгновенно опустошил ее. Вино хлынуло в глотку и на миг смягчило нёбо, но это упоительное чувство почти мгновенно прошло. Его опять стала мучить ужасная жажда.

Почему он раньше не замечал, что Новый Бангор — это проклятая доменная печь? Господи милосердный, да на нем сейчас загорится белье! Шатаясь и врезаясь в мебель (ноги стали смешно подгибаться, колени прыгали вперед-назад), Герти добрался до ватерклозета, где стояло ведро с водой, и стал горстями швырять воду себе в лицо. Разбиваясь о подбородок, тусклые жемчужинки воды вразнобой стучали по полу.

Много воды. Море. Бездонный океан. Вот, что ему нужно. Нужно отдаться на волю волн, что уберут смертоносную жару, от которой его внутренности сплавляются друг с другом и высыхают, превращаясь в скрученные жгуты.

Воды! Воздух стал ядом. Слишком сухой, чтоб насыщать, он алмазной пылью резал легкие. Глаза ссыхались в глазницах, превращаясь в едва влажные комки. Кровь останавливалась в венах, превращаясь в липкую кашицу.

Воды. Надо спуститься вниз, в лавку. Сельтерской. Сассапариллы[88]. Он выпьет все, даже жижу из помойного ведра. Лишь бы на миг смягчить разрывающую тело вдоль и поперек сухость. Кажется, сейчас начнут скручиваться, твердея, его сухожилия… Герти ощущал себя корюшкой на сковородке, уже освежеванной и лишенной внутренностей. Вокруг шипело масло, но он даже не ощущал боли от ожогов.

Воды. Все, что может его спасти, это вода.

К черту лавку. Ему нужно гораздо больше воды. Океан. Надо идти к океану. Много воды. Упоительно много воды. В порт. Кликнуть извозчика — ноги вот-вот хрустнут, переламываясь, костный мозг превратился в труху. К порту! Подползти к молу — и рухнуть лицом вниз в черное зеркало, разбивая его на звенящие куски. Вниз, вниз, туда, где нет проклятого жара, где можно сжаться в прохладном нутре океана, баюкающем тебя, терпеливом, по-матерински нежном.

К океану!

???

Герти плыл.

Он скользил в толще воды, почти не испытывая сопротивления. Он ощущал тысячи различных течений и покачивался в их невидимых ветрах, теплых и прохладных, чувствуя невыразимое блаженство от того, как мягко они подхватывают его и влекут вперед.

Вода была восхитительно мягкой, она ласкала тело Герти так, не может ласкать даже любящая женщина, как бессильна ласкать грубая человеческая плоть. Океан любил его, и любовь эта была растворена во всем его естестве, подобно соли, во всем его исполинском, не знающим объемов, теле.

Герти плыл.