Канцелярская крыса - Константин Соловьев (2020)

Все тела лежали там, где лишились чувств. Но они разительно переменились за последние несколько минут. Они… Герти хотелось протереть глаза. Едва ли это что-то изменило бы. Но, по крайней мере, у него была бы пара секунд, в течении которых он мог убедить себя, что все это ему померещилось. Однако он знал, что все это происходит на самом деле. И еще знал то, что этих пары секунд у него, возможно, попросту нет.

Мертвецы страшно раздулись. Как если бы пролежали несколько дней под палящим солнцем, превратившись в бурдюки с накапливающимся газом и медленно разлагающейся оболочкой. Теперь они все напоминали рыбу-шар. Одежда на них трещала, лопаясь — швы не выдерживали давления плоти. Руки и ноги стали короткими отростками, торчащими из раздувшихся туш.

Но страшнее всего было то, что тела двигались.

Агония, сотрясавшая их в момент смерти, уже была не просто механической дрожью конечностей. Она стала новой жизнью, поселившейся в их изуродованных остовах, и теперь эта жизнь сотрясала тела изнутри, хаотично и страшно. Герти воочию видел, как лопались ребра, как головы срастались с телами, превращаясь в раздутые бородавки на их поверхности, как ноги выворачивались в суставах. Новая жизнь ворочалась внутри этих сосудов, подстраивая их согласно своим соображениям, но чего она хотела, было не понять. Она просто существовала, и теперь требовала считаться с этим фактом.

Страшнее всего выглядел Бойл. Нет, не Бойл, поправил себя Герти. А то, что когда-то передвигалось на двух ногах и называло себя Бойлом.

Теперь это был огромный мясной шар, чья истончившаяся и натянувшаяся от огромного давления кожа ходила волнами и скрипела, как обивка старого дивана. Он стал коконом, внутри которого что-то бурлило и хлюпало; подобием мясистого, постоянно сотрясаемого дрожью, яйца. Рук и ног у него больше не было, лишь в некоторых местах из раздутой туши торчали гибкие усы-отростки с ногтями на концах. Череп, влажно хрустнув, раскололся, и его содержимое втянулось в огромный бурдюк, оставив на поверхности полусдувшуюся оболочку того, что прежде было головой — отвратительную пародию на обвисшую женскую грудь. Один глаз Бойла остался на месте, хоть и налился кровью, другой перетек на фут ниже, остановившись там, где прежде, должно быть, размещался живот. Этот второй глаз тихо хрустел, увеличиваясь в размерах, внутри него набухал мягкой маслянистой чернотой нечеловеческий зрачок.

— Мистра… Что вы наделали, мистра? — с ужасом прошептал Муан.

Щука, едва живой, прижался к стене, глядя на происходящее пьяным, совершенно отрешенным, взглядом. Сейчас он был серее, чем пол в притоне, даже металлические зубы во рту потускнели.

Они превращались. Неудержимо, стремительно. Со скоростью, которая невозможна для живой ткани. И все же. Герти мог лишь наблюдать за этим. Тело его стало чугунным, мертвым, а в венах бежала ледяная ртуть. Время потеряло свой смысл, а может, попросту прекратило существовать. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как они с Муаном выбрались из подвала. Но он, кажется, уже знал, чего хочет от своего вместилища новая жизнь, поселившаяся здесь.

Седой одноглазый старик — как его звали? Имоти?.. — утоньшался на глазах, делаясь подобием огромной лепешки. Его кости, сплющенные ужасным давлением в неровные желтоватые пластины, прорастали наружу, превращаясь в чешую. С шелестом выпростались плавники, состоящие из обрывков легких. Остатки седых волос стали удлиняться, расти, ветвится, пока не стало понятно, что из его тела растет россыпь шевелящихся тончайших щупалец, образовывающих сложную дрожащую паутину.