Около восьми часов в палате Монжо появился хирург, а вслед за ним два санитара с передвижным перевязочным столиком. Марей остался в коридоре, его терзало беспокойство, словно он был ближайшим родственником Монжо. Он прислушивался к металлическому стуку инструментов, к звону каких-то склянок. И как назло, в этой проклятой больнице не разрешали курить! Когда хирург вышел, Марей вопросительно посмотрел на него.

— Все в том же состоянии. Сердце работает вяло. Температура держится… Ему будут переливать плазму.

— Он не заговорит?

— Ему и так нелегко поддерживать в себе жизнь. Он, можно сказать, на краю могилы.

Марей задумался: отправиться спать или остаться дежурить? Он выбрал среднее — спать в больнице. Ему поставили кровать в крохотной комнатушке, и он все время слушал, как на колоколенке били часы. В полночь он совершил обход. Монжо так и не шелохнулся. При свете ночника глаза его казались глубоко провалившимися. В конце коридора инспектор читал газеты.

— Ничего нового? — прошептал Марей.

— Ничего, шеф… А вы знаете, что Париж патрулируют отряды со счетчиками Гейгера, не видели? Это и в самом деле так серьезно?

— Более чем! — буркнул Марей.

Он неслышно удалился, снова лег и заснул только на рассвете. Его. разбудил инспектор.

— Шеф… шеф… Монжо приходит в себя.

Взлохмаченный, небритый, с горьким привкусом во рту, Марей бросился в палату. Медицинская сестра вытирала вспотевшее лицо Монжо. Она сделала Марею знак ступать тихонько. Монжо открыл глаза и уставился в потолок. Он пытался выбраться из поглотившего его тумана, рот его скривился, обнажив острый клык. Сестра смочила ему губы, и раненый издал языком какой-то чмокающий звук. Марей опустился на колени, но уловил лишь короткий стон. Затем веки раненого медленно опустились, и Монжо потерял сознание. Стиснутые в кулаки руки разжались и упали по бокам.

— Он умирает? — спросил Марей.

— Дела его не блестящи, — прошептала сестра, отламывая головку ампулы.

Комиссар совсем пал духом и ушел. Он выпил чашку кофе в обществе Фреда, который провел ночь у себя дома и явился за распоряжениями.

— Что в газетах? — спросил Марей.

— Они ругают правительство: не заботится об охране населения, всюду беспечность, халатность, в общем, сами знаете. Охота на тех, кто несет ответственность, началась.

— Хорош я, нечего сказать, — вздохнул комиссар.

Он наспех, без зеркала, побрился, взяв у привратника скверную механическую бритву, от которой тут же, как от терки, воспалилась кожа. Потом позвонил Люилье — тот просто из себя выходил.

— Пусть его колют, отпаивают лекарствами, — кричал Люилье, — лишь бы заговорил!

— Обратитесь к хирургам, — ответил на это Марей.

С завода позвонил Табар, чтобы получить какие-то сведения, но Марей послал его подальше. Заложив руки за спину, он бродил по больнице и, стиснув зубы, так и кипел от злости. Он поклялся себе довести это дело до конца, даже если придется потратить свой отпуск. Но если Монжо умрет, с чего тогда начать расследование?.. Черт возьми, а телефонный звонок?

— Фред!

Он вернулся в комнату, служившую ему кабинетом, глаза его блестели.

— Беги в бистро на улице Броссолет и допроси хозяина. Вчера вечером он слышал голос убийцы. Возможно даже, он уже видел его раньше в компании Монжо. Поторапливайся!

Марей дал себе время насладиться первой сигаретой за день и, шагая взад и вперед по двору, придумал новую версию: Монжо должен был ждать убийцу где-то неподалеку от завода. Он погрузил цилиндр в машину и увез, а преступник тем временем мог вернуться на завод через главный вход. Надо будет проверить, чем занимались в это время все служащие, включая и руководство. Табар, верно, проделает эту гигантскую работу…