– Да, – расплывчато говорит Криста. – Так волновался, когда у Ани была угроза потерять ребенка. Кровотечение. Аня и отец малыша вздохнули с облегчением, когда обследование показало, что все в порядке.

Джек чуть вздрагивает. Смотрит мне в глаза. Он тоже заметил. Странная фраза. Не Толек. Отец малыша.

– У вас есть номер Толека? – интересуется Хейуорд. – Мы бы очень хотели с ним пообщаться.

– Он плохо говорит по-английски. Когда Аня умерла, он был в Польше. Теперь очень злой. И виноватый.

– Вы точно знаете, что он был в Польше? – настаивает Джек.

Она едва заметно ерзает на стуле.

– Да. Он очень злится, что полиция все спрашивает его и спрашивает.

– Злится? – переспрашивает журналист. – Хоть и невиновен? Что значит «злится»?

– Он водопроводчик, очень работящий, – туманно поясняет Криста.

Она поглаживает ладонями свои руки, от кисти до локтя, словно поправляет невидимые раскатавшиеся рукава – жест, говорящий о том, что ей хочется уйти. Она нервничает. Избегает наших взглядов.

Сидевший рядом с нами старик поднимается, направляется к выходу, и, чтобы он мог пройти, я подвигаюсь вперед вместе со стулом. Криста не сводит глаз с оставленной на соседнем столике газеты. В правом нижнем углу красуется крошечная, не больше почтовой марки, моя фотография.

Девушка поднимает голову и встречается взглядом со мной. Встает. Она хочет выйти на свежий воздух, но Джек вцепился в свою пустую чашку. У него есть еще один вопрос.

– Вы что-нибудь знаете о неожиданно свалившихся на Аню деньгах? Ее хозяевам показалось, что в последнее время она стала больше тратить – новая одежда, белье, украшения.

– Аня много работала! – категорично отрезает Криста. – Очень целеустремленно. Она всегда стремилась к лучшему.

– А Толек?

– Он хорошо зарабатывает! Жители южного Лондона, – она неопределенно машет в сторону Вандсуорда, – постоянно заказывают новые ванны.

Мы провожаем Кристу назад на холм, прощаемся у входа в дом. Я вновь ее обнимаю.

– Когда узнаете правду, – просит она, – скажите мне.

Губы девушки вытягиваются в скорбную прямую линию, она кивает, сдерживая слезы.

– Обещаю. – Я киваю в ответ.

В этот миг я, будь на то моя воля, охотно объявила бы всему миру имя убийцы – пусть только ради одной Кристы, подруги мертвой Ани Дудек.

Джек возится с телефоном – щелкает кнопками, вертит в руках. Я молча, как робот, возвращаюсь по газону к машине. Борюсь со слезами.

Сажусь на водительское место и достаю из сумки газету того самого старичка из кафе – вчерашний воскресный таблоид. Фото размером с марку – всего лишь затравка для спрятанной на внутреннем развороте статьи. Страница шесть. Вот она.

Ведущая «Доброго утра» бросает все!

Необузданная Габи Мортимер отказалась вести телевизионное шоу, обеспечившее ей популярность.

– Уж лучше я вообще не буду участвовать в программе! – заявила сорокадвухлетняя ведущая близким друзьям. – Один вред для репутации!

Коллеги рассказывают, что в последнее время она стала очень непредсказуемой – с тех самых пор, как две недели назад наткнулась в парке Вандсуорд-Коммон на труп Ани Дудек, няни по профессии и польки по национальности.

– Да, чувствовать себя выброшенными за ненадобностью грустно и обидно, – подчеркивает представитель «Доброго утра». – Но если Габи все же будет в нас нуждаться, мы всегда поможем, и она об этом знает!

Фотографии: я на крыльце своего дома; тот самый прославившийся синяк; Стэн-супермен – голова склонена набок, красивое лицо озабоченно. Этого снимка я раньше не видела. Вот ведь гад тщеславный, подсунул репортерам свеженькое фото! Крупным планом лицо Инди, «моей замены». Снимок старый, наверное, из размещенного когда-то на сайте «Прожектор» резюме.