Вне подозрений - Сабин Дюран (2017)

Габи, я ее не убивал! Клянусь жизнью. Не знаю, как тебе доказать, но я не убивал ее! Я ни за что бы ее не убил.

Конец первой страницы. Я вытираю глаза. От капавших на бумагу слез чернила кое-где расплылись. Чернила… Даже в мелочах он верен себе. Бумага с водяными знаками «Базилдон Бонд», перьевая ручка «Монблан»… Письмо, наполненное тоской по умершей, письмо – признание в адюльтере заслуживает только лучших канцелярских принадлежностей!

Вторая страница на ощупь грубее, не такая гладкая – Филипп, видимо, не заметил, что пишет на тыльной стороне листа, оставив лицевую нетронутой. Почерк резче, острее. Лишь несколько строчек:

Я не могу врать дальше. То, что я сделал, – ужасно. Не знаю, что еще сказать, как исправить. Прости меня, милая. Прости, пожалуйста. Мне остается только надеяться на то, что со временем у тебя это получится.

Филипп.

Я сворачиваю два листка вместе и прячу их обратно в конверт. Кладу конверт рядом с собой на ступеньку. Где-то открыто окно – по шее пробегает холодный ветерок.

У моих ног так и лежит пакет из «Вэйтроуза». Поднимаю его и отношу в кухню. Полиэтиленовые ручки впиваются в пальцы. Водружаю пакет на тумбочку. Раскладываю по местам продукты. Ставлю в вазу декоративный лук. Лекарство Филиппа оставляю на тумбе.

Звонит телефон, и я автоматически поднимаю трубку. Некто, назвавшийся констеблем Эвансом. Где-то я это имя слышала.

– Боюсь, новости у меня неважные, – говорит он. – Инспектор Периваль попросил ввести вас в курс дела.

– В курс дела?

– К сожалению, на предоставленном вами DVD обнаружены только ваши собственные отпечатки пальцев. Что же до подозреваемого, которого вы опознали на ВОПЛе, то он оказался репортером из «Санди миррор». Мы с ним потолковали, предупредили, чтобы он вас не доставал. Все они одинаковые, эти писаки! Больше пока ничего сделать не можем.

– Ясно, – киваю я.

А потом медленно поднимаюсь по лестнице.

Филипп распластался на кровати, лицом в подушку. Он в новых туфлях. К одной из подошв приклеен ценник.

Какую-то долю секунды мне кажется, что он мертв. Я замираю в дверях. Всматриваюсь. И, опустившись на колени у кровати, зову его по имени. Он поворачивается. Покрытое пятнами багровое лицо со следами слез. Разом постаревшее. Глаза-щелочки за опухшими веками.

– Филипп, – повторяю я.

И, словно доведенный до отчаяния ребенок – сломленный, потерявший надежду, – он резко приподнимается и падает мне на грудь. Тело его содрогается от рыданий, руки судорожно хватаются за меня. Что это? Горе по умершей девушке? Мучительная боль от всего, что натворил? Вина? Страх перед моим приговором? Не знаю… Все и ничего. Он обессиленно цепляется за меня. Животное, не человек. Сначала мне кажется – не вынесу. «Мы оба не ожидали, что влюбимся»… Но проходит минута, другая, и я наконец касаюсь его. Волосы… Плечи… Легкими, невесомыми поглаживаниями. Потом все сильнее, все энергичней. Я растираю его, выгоняя боль из распятого тела… Внутри меня, будто запертая в клетку крошечная птичка, бьется жалость.

Постепенно его рыдания переходят в редкие всхлипывания, потом совсем затихают. Он поднимает голову и тут же закрывает глаза ладонями – прячется. Я бережно отвожу его руки в стороны.

– Я тебе футболку намочил, – почти неслышно шепчет он.

– Подвинься.

Он освобождает мне место, и я ложусь рядом. Смотрим друг на друга.

– Прости меня, Габи… Прости за все…

Он повторяет эти слова снова и снова. Я перебиваю:

– Почему ты не рассказал?

– Я тебе изменял! Мне казалось, тебе не стоит об этом знать. На работе все заводят романы. Я думал…

– Что думал?

– Думал, все обойдется. – Горестный вздох. – Пит Андерсон как-то заявил, что легкая интрижка – это своего рода бонус, награда за тяжелую работу, премия…

У меня скручивает живот.

– Но ты ведь ее любил?

У него вырывается сдавленный стон.