Папа для двойняшек - Галлея Сандер-Лин (2020)

Судя по розовевшему за окном небу, скоро взойдёт солнце. Надо спешить и испариться отсюда до того, как веселящийся в зале народ отправится всей компанией встречать рассвет. Пробираясь к чёрному ходу, Гаджиеву не повезло столкнуться с Петрушевичем, одним из одноклассников, который, судя по запаху, выходил покурить. Тот был навеселе и широко улыбнулся Тимуру.

— О, Тимка, как жисть? — Костян слегка покачнулся. — Ты где пропадал?

— Спал под кустом, — буркнул Гаджиев. — А Виолетта… — он сглотнул. — Где она?

— Виолка? Эм-м… давненько её не видел, — на лице Петрушевича появилось подобие мыслительной деятельности. — А-а-а, кажись, её партнёр забрал и они вместе утопали… Он же всегда её забирает с дискотек, сам знаешь. А зачем она тебе понадобилась?

— Да так, спросить кое-что хотел… — отмахнулся Тимур. — Ты иди, иди, а то народ тебя обыскался, наверное…

— Угумс, — размашисто кивнул одноклассник и шатающейся походкой направился к шумному залу.

А Тим, держась за стеночку, выскользнул на улицу и, будто преступник, двинулся дворами в противоположном от дома направлении. Отойдя настолько далеко, насколько позволяло паршивое состояние (на небе уже появилось солнце), он выбросил постельное бельё и скатерть в один из мусорных баков, предварительно как можно незаметнее оглядевшись, нет ли свидетелей.

Избавившись от отвратной ноши, Тимур практически не ощутил облегчения, потому что следы этой тварьской ночи были не только на белье, а и на нём: на теле, в сердце, в душе…Очередная волна тошноты (которая уже за это утро?) накатила неотвратно и вынудила опорожнить в кусты остатки желудочного сока, из-за чего в горле теперь горчило и пекло, а отвращение к себе самому, кажется, достигло пределов.

Значит, сегодня с ним и правда была не Виолка… Проклятье, тогда кто?!

Спустя время Тимур очень жалел, что сразу не пошёл разбираться, кто подстроил ему такую подлянку. Может, ничего путного и не узнал бы, но попытаться стоило… Впрочем, тогда, тем утром, им владели паника, растерянность, страх и ужас произошедшего. Хотелось убежать, отрешиться, смыть с себя все следы, выбросить шмотки… и чтобы никто не трогал…

Да и вообще, что ему было делать? Идти в полицию и заявить «Я кого-то изнасиловал, а кого — не помню. И вообще ничего не помню, может, и не насиловал. Или это меня изнасиловали…»?! О да-а, ему бы с удовольствием пришили нераскрытые изнасилования во всём районе и закрыли до конца дней.

Пока шёл домой, Тимуру казалось, что все прохожие знают, что с ним произошло, что у него это на лице написано. Так и до паранойи недалеко. Кое-как добравшись до родной обители, он тихонько, чтобы не разбудить семью, проскользнул внутрь, надолго заперся в ванной и драил себя мочалкой, пока не порасцарапывал кожу, желая смыть чьи-то тварьские прикосновения. А когда думал, что какая-то шалава, возможно, рассказывает подружкам, как повеселилась нынче с неприступным Гаджиевым, блевать хотелось с новой силой. Однако подобное «перемывание косточек», наверное, было бы даже не самым худшим исходом, потому что до самого вечера он со страхом ждал, что в дверь вот-вот позвонит пара дюжих полицейских…

Но нет, покой его семьи, которая по-домашнему, с обильным застольем, чествовала выпускника, никто не потревожил, а его полупришибленное состояние списала на бессонную выпускную ночь и волнение перед вступительными экзаменами. Хорошо, что его в таком состоянии не видит Ленка, она бы точно хай подняла и попыталась выпытать о произошедшем, а ему пришлось бы нагрубить, потому что рассказывать об этой ночи он не намеревался никому и никогда.

Хотя… Чёрт, а вдруг все уже знают и смеются у него за спиной? Что если он будет ходить и ни о чём не подозревать, а народ примется активно перемывать ему косточки? И ведь ни одна сволочь в лицо не скажет, такое обычно обговаривают за глаза. Как теперь на улицу выйти? И стоит ли выходить? Сумбур в душе, сумбур в голове…