Играй в меня - Ирина Шайлина (2020)

Бульона хотелось буквально до дрожи. Я даже вспомнила, каким она его готовила — прозрачный, душистый, крепкий. Сухой, как пустыня рот, даже слюной наполнился. Пересилила себя и кивнула. Всего несколько ложек отняли все мои силы, я снова уснула. А проснувшись, поняла, что хочу в туалет. Эта простая насущная потребность вытеснила даже боль, отодвинула на второй план.

— В туалет хочу, — попросила я теть Марину, которая так и не ушла.

— Медсестра принесёт утку.

Я яростно замотала головой — не хочу. Я же пока живая. Пока при памяти. Не хочу… как бревно лежать. Не дали умереть спокойно, дайте хотя бы дожить достойно. Пришлось ждать, пока она бегала к врачу, выясняя, можно ли мне вставать. Разрешили. Подняла мне приподняться. В груди полыхнуло огнём. Ноги подгибались, но держали. Наверное, я бы упала, если бы не поддержка. Туалет примыкал к палате, надо же, какая роскошь… Добавлю — никогда я ещё не писала с таким удовольствием, которое не омрачилось даже болью от недавно удалённого катетера. По крайней мере, я смогла сделать это сама.

— Какие же вы глупые, — улыбнулась беззлобно теть Марина. — Молодые.

На следующий день вернулась и помогла мне принять душ, что было очень непросто, учитывая, что моя грудь была в повязках, которые мочить не рекомендовалось. Вот тогда то, с долгожданно чистой головой я и поняла, что в очередной раз не умерла. Что довезли упрямые мужчины. Довезли и исчезли. Чувствую ли я досаду, что их нет? Даже не знаю. Наверное, я не готова… Никогда не буду.

— Я не велела им приходить, — сказала она. — Пока не стабилизируешься. Я уже давно понимала, что они пилят тебя, словно два фокусника с двуручной пилой. А ты лежишь посередине, в дурацком ящике, что так на гроб похож, и одна понимаешь, что никакой это не фокус, все по настоящему. Да только вот силу влиять на поступки своего сына я много лет, как потеряла… К сожалению. Все образуется, Катя. Хочешь ты этого, или нет… Вообще все проходит. И хорошее, и плохое. Ничто не бесконечно.

И ушла. Мне вкололи очередную порцию обезболивающего, без которого я пока не могла. От него начинала кружиться голова, я просто засыпала, чтобы перетерпеть этот противный писк в мозгах. В те дни я не жила, просто плавала от инъекции до инъекции, не в силах осмысленно думать и делать выводы. Я даже не могла понять, насколько успешно прошла операция — доктор так успешно увиливал от ответов, словно ему за это отдельно доплачивали. Я существовала, казалось, целую вечность, в подвешенном состоянии, полном боли и путаных мыслей.

Одно моё пробуждение поразительно отличалось от предыдущих. Изменился запах. Я ещё глаза не открыла, а уже поняла, что он иной. Я, вынужденная большую часть дня лежать, приучилась расчленять на множество составляющих окружающие меня запахи и звуки. Все они были знакомы и понятны. А сейчас тонко пахло лилиями. Я поняла, что это не к добру и трусливо медлила, не открывая глаза.

— Ну и чего ты притворяется? — раздался обиженный Сенькин голос. — Я же вижу, что ты минуты три, как проснулась.

Я вздохнула, чувствуя, как глубокий вдох отдался приглушенной болью в груди, открыла глаза. Сенька принёс цветы. Лилии, как я уже догадалась. Красивые, такие невинные цветы, пахли просто оглушающе. А Сенька сам выглядел неважно. Похудел он, что ли?

— Димкина мама побила меня веником, — доверительно сказал он. — Вдруг оказалось, что я веника боюсь больше, чем Главного со всей его армией. Ты извини, что я так долго не приходил.

И замолчал. Я молчала тоже — что ему сказать? Думаю все, что оставалось недосказанным уже всплыло само, пока я лежала на операционном столе, сражаясь за жизнь, которая мне вовсе не нужна.