— Вот и славно…

Михаил притянул ее к себе, обнял за плечи. Если Маруся не против, он не будет отказывать себе в удовольствии прикасаться к ней.

— Миш, а Миш…

— М-м-м?

— А кто крышу чинить будет?

= 33 =

Жизнь налаживалась. Несколько дней идеальной гармонии — и Маша ни разу не пожалела, что вернулась в деревню.

Крышу починили, и никто при этом не убился. Коля улетел в Штаты, но каждый день выходил на связь по интернету. Родители и Толик оставили Машу в покое и не терроризировали визитами. Работа над переводами шла своим чередом. Забота о доме не занимала много времени. Цветы традиционно поливал Михаил.

Маша пила козье молоко и ела свежие деревенские продукты. Токсикоз прошел, как будто его и не было. Прекрасное самочувствие и настроение — и никаких гормональных всплесков. Единственное, что немного тревожило — скорая поездка в Москву, в суд.

Михаил обещал отвезти. Маша понимала, что в суд он ее одну не отпустит, значит, сосед и муж неизбежно встретятся. «Бывший муж, почти уже бывший муж», — твердила Маша про себя. Нет, ничто не заставит ее передумать, особенно теперь, когда Михаил признался ей в своих чувствах.

Маша могла бы сказать ему то же самое, но испугалась. Потом пути назад не будет, а она — женщина, ей можно подумать. Она вела себя естественно, позволяла Михаилу и объятия, и поцелуи. А слова… слова можно оставить на потом. Ей можно немножко чудить, она же ждет ребенка!

Михаил приходил каждый день. Утром — справиться о Машином здоровье, днем — поинтересоваться, не нужна ли помощь, вечером — побеседовать перед сном.

Маша сразу же стала готовить на двоих, пыталась накормить соседа и завтраком, и обедом, и ужином, а он злился и ворчал, что ходит к ней не ради еды. Пришлось втолковывать ему, что забота хороша только в том случае, когда она обоюдная. Для верности Маша применила безотказное женское оружие — пустила слезу. И Михаил сдался, но с условием, что продукты он будет покупать сам, для обоих.

Маша пыталась помогать ему и по хозяйству, но быстро была изгнана с заднего двора с формулировкой: «Всегда сам справлялся, нечего!» Это звучало и обидно, как будто она безрукая, и приятно, потому как забота. Михаил не позволял ей жариться на солнце, так что и прополка грядок, и сбор клубники тоже оказались под запретом. Но он, и правда, успевал все сам — вставал рано, когда Маша еще спала, трудился споро, да еще умудрялся выкраивать время, чтобы съездить за продуктами, сводить Машу на озеро или в лес.

Чего греха таить, Машу это устраивало. При всей своей любви к чистому деревенскому воздуху «барышней-крестьянкой» она себя не ощущала. Встать рано? Не проблема, но только не каждый день. Она наблюдала за Михаилом и с грустью понимала, что ему нужна жена, которая разделит с ним заботу о хозяйстве. Обеды варить, стирать да убирать — это небольшая помощь, несущественная. Тем более, к стирке и уборке Михаил Машу тоже не допускал.

А ребенок? Так несправедливо перекладывать заботу о малыше на Михаила! Да и будет ли он рад, когда ребенок родится? Все может измениться.

Но Маша гнала от себя грустные мысли. Впереди еще несколько месяцев «почти что счастья», а все время думать о проблемах вредно.

О том, какие слухи ползли по деревне, Маша тоже старалась не задумываться. Ясное дело, они были. Маша и Михаил ничего не скрывали, ни от кого не прятались, но ничего ни с кем не обсуждали. Местные повадились ходить к Маше в гости: то банку клубники кто принесет, то ведерко огурцов, то миску смородины. И все со словами: «Ребеночку полезно, кушай, деточка». А потом неизменный вопрос: «Так ты замужем?» «Разведена», — цедила Маша. И слышала в ответ: «Ох, бедняжка».

Михаилу она не жаловалась, не дай бог, приставит к ней Лорда, отгонять любопытных. А так все польза — клубнику можно съесть, огурцы замалосолить, из смородины сварить компот или налепить вареников.