Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

— Так немилосердны болезни и к чёрному люду, и к нобилям, — отвечал монах, — ну, да ничего, я думаю, вылечу его.

— Сколько он пролежит?

— Велю неделю лежать, а там как он захочет. Или как силы будут.

Волков кивнул и пошёл спать.

Глава 6

Утром, после завтрака, кавалер и все другие ждали, пока отец Иона выйдет из нужника, а тот сидел там дольше, чем в другие дни. А когда дождались, то монах, белый, как мел, сказал Волкову:

— Добрый человек, веди расследование сам, болен я сегодня, нехорошо мне. Узнай сам, кто на вдову клеветал, святые отцы и я отдохнём.

«Конечно, нехорошо тебе, — думал Волков, — меня на пост благословил, я хлебом ужинал, на пироги глядючи, а сам вчера один миску кислой, жареной капусты с колбасой съел. Той миски троим хватило бы. Да требухи полмиски. Да пива ещё. Отчего же тебе хорошо-то будет».

Но сказал он монаху другое:

— Не волнуйтесь, святой отец, я всё сделаю по совести.

— Так ступайте, — брат Иона перекрестил его.

Угрюмым и злым Волков ротмистра Брюнхвальда знал ещё по Фёренбургу, а вот веселым и добрым видел впервые. Видно, вдова уж приласкала, так приласкала старого солдафона. Он аж светился весь. Был разговорчив и бодр.

И на радостях он быстро изловил с утра молодого кузнеца Рудольфа Липке, молодой человек был перепуган до смерти. Да более ничего с ним плохого не случилось.

Волков сидел чернее тучи и сходил с ума от брани и стенаний четырёх женщин и клятв четырёх мужчин. Поэтому он решил:

— В том, что вы, мужики, ко вдове ходили, большого греха нет, скажите попу своему, что бы вам епитимью назначил. Всё! Сыч, гони их отсюда. Только баб оставь.

От такой несправедливости бабы завыли ещё дружнее и громче.

И Сычу, и помощникам его приходилось приводить их в чувство кулаками и палками.

И весь остальной день пришлось их мучать по очереди, но без ярости. Без кнута, горячего железа и дыбов. И были они упорны, отпирались все, пока, под вечер, не сказала одна из них, жена столяра Ханса Раубе, что ей об измене мужа рассказала мать кузнеца Рудольфа Липке, Магда Липке, а до этого о том, что муж ходит к вдове Вайс, она и не слыхивала. Так же она сказал, что Магда Липке говорила о том, что нужно собрать денег и вдову Вайс извести. Но жена столяра денег дать ей не хотела, и что было дальше не знает.

Волкову и говорить ничего не пришлось, он только глянул на Брюнхвальда, как тот кивнул и пошёл брать Магду Липке.

Кавалер всё был зол, сидел, ел принесённый Ёганом варёный горох без всего. Даже без соли. Заедал его хлебом и запивал водой. Глядел, как Сыч одну за другой таскает упрямых баб к его столу, а бабы всё запирались, отнекивались, клялись, что ни при чём и про наветы не знают.

На дворе уже темнело, когда Брюнхвальд приволок мать кузнеца, Магду Липке. Жена эта была достойной, по виду и по одежде. Да нравом дурна, и стала говорить кавалеру холодно, и язвила высокомерно. Отнекивалась с вызовом. Не поняла, куда попала, да и не поняла, кто её спрашивает. Думала, что муж её, цеховой голова, человек в городе не последний, авось, никто не посмеет её тронуть. А беда этой женщины была в том, что Волков был раздражён плохой едой и упрямством женщин, и глупой спесью самой Терезы Липке.

Но он дал глупой бабе последний шанс и сам о том предупредил:

— Последний раз спрашиваю тебя ласково, приходила ли ты к жене столяра Раубе Матильде, говорила ей о том, что муж её ходит ко вдове Вайс. Говорила о том, что денег нужно собрать, чтобы вдову Вайс извести?

— Дура она, — холодно отвечала мать кузнеца, — я ей сказала, что муж её ко вдове ходит, про деньги я ей ничего не говорила.

Волков глянул на жену столяра, та сидела, даже головы не подняла, даже взглянуть на Магду Липке боялась.

— Дура она, значит? — переспросил кавалер, теперь он был уверен, что эта Магда Липке точно причастна к делу.