Вассал и господин - Борис Конофальский (2019)

И отшатнулся меняла огромный от девочки маленькой и хрупкой, отшатнулся, словно дьявола увидал. Но орать не перестал, еще громче заорал:

— Хватайте ее, ведьма это. Ведьма!

* * *

А до кареты ей пять шагов осталось. Уже видит она испуганные глаза служанки своей.

И тут один муж, что при оружии был, из-за кареты выходит, и Агнес под локоть берет:

— А ну-ка, постойте, госпожа.

И тут Агнес растерялась. Подняла глаза на этого человека и замерла. То, видно, стражник был, и не из простых, а из офицеров.

Голос у него строгий, глаз недобрый и страха в нем нет. Держит ее локоть крепко. Так крепко, что у девушки ноги ослабли, так крепко, что перепугалась она. И вся та сила ее, которой Агнес кичилась, в раз и пропала.

— Кто вы такая? — спрашивает строгий муж. — Отвечайте немедля.

А сам оглядывает ее с головы до ног, думает, откуда она такая взялась. Да еще на карете, которую в городе все знали.

Не успела Агнес ему ответить, не нашлась, что сказать, стояла перепуганная, так перепугана была, что и не поняла, что дальше произошло. Шло все странно, как будто медленный сон она смотрела.

Не видела Агнес, как тесак кучера ее, Игнатия, распорол руку того господина, что держал ее. Как заорал он, заливая кровью городскую мостовую и девушку выпуская. Не видела она, как Ута, служанка ее, схватила ее за руки и чуть не волоком втащила в карету, захлопнула за ней дверцу. Не слышал она, как хлопнул бич, как свистит Игнатий и как кричит он лошадям:

— А ну выручайте, квелые.

Как орут мужи важные на площади, требуют догнать карету, как бегут к ним люди злые, как летит карета по улицам, распугивая горожан, всего этого не видела она и не слышала. А слышала она только крик менялы страшный: «Хватайте ее, ведьма это. Ведьма!»

«Хватайте ее, ведьма это. Ведьма!»

«Хватайте ее, ведьма это. Ведьма!»

Сидела она на полу в карете у ног служанки своей почти в беспамятстве и леденела душой девочка от этих слов. И не чувствовала она, что ее юбки нижние мокры стали.

* * *

В перелеске, что был уже далеко от города Хоккенхайма, пришлось остановиться, хоть и хороши кони у нее были, но и им отдых желателен. Тихо было, с дороги их не видно, птицы пели. Агнес пришла в себя. Велела Уте одежду ей дать новую. Пока Игнатий лошадей ласкал да сбрую поправлял, так она переоделась и пришла в себя. Девушка изменилась, от заносчивости и следа не осталось. То, что испытала она в Хоккенхайме, вспоминала и говорила:

— Молодец ты, Игнатий, не зря я тебя из-под виселицы вывела, — и дала ему талер.

— Слуга я ваш, — ответил он и добавил, с поклоном беря деньги, — благодарствую, госпожа. Но не я вас вынес из города, лошади у вас хороши, они нас унесли. Но сидеть тут нельзя, не дай Бог погоню пустят, хоть и хороши кони у нас, но от верховых не уйти нам будет.

— Так поехали, — произнесла она взволновано.

От одной мысли, что за ними погоню пустить могут, опять страх проникал ей в душу.

— Куда едем, госпожа? — спросил кучер.

— В Клевен, в тот город, что мы на пути в Хоккенхайм посещали.

— Помню, госпожа, — сказал кучер и помог ей подняться в карету.

И карета покатилась на восток.

Все переменилось в ней за один только этот день. Теперь это была уже другая Агнес. От спеси и заносчивости, от высокомерия и надменности и следа в ней не осталось. Она с ужасом думала о том, чтобы с ней было бы, схвати ее стража. Чтобы спрашивали они, о чем с ней говорили? А если бы они ей подол задрали или обнажили да отсмотрели ее со всех сторон. Да увидели то, чего она стеснялась и то, что прятала. Тогда что? Тогда инквизиция и в лучшем случае монастырь строгий. А там стены толстые, кельи холодные, посты да молитвы до конца дней.