Длань господня - Борис Конофальский (2020)

— О чём вы, брат мой? — Тоном, которым он пытался смягчить ситуацию, сказал Гюнтер Дирк фон Гебенбург. Хоть и был он самым младшим, но сейчас он тут был самым разумным. — Господа, кажется, у нас тут есть недопонимание.

Неизвестный господин молчал, разумно предпочитая не встревать в такие неприятные разговоры, но мерзавец Шоуберг смотрел на всё происходящее с надменной улыбкой, которая всё больше раздражала кавалера. Он-то как раз всё понимал.

— Недопонимание?

Волков скривился. Он начинал закипать. Недопонимание?

— Кажется, у нас тут действительно есть недопонимание.

И тут лица господ путешественников изменились. И неизвестный господин, и юный сын графа смотрели Волкову за спину. И взгляды их были столь серьёзны, что кавалер невольно повернулся, чтобы взглянуть — что там?

А там, в десяти шагах за ним, в вязкую глину воткнул рогатину Вилли, а на развилку деловито положил мушкет. И лицо молодого сержанта было столь выразительно, что ни у кого не осталось сомнений в его решимости выстрелить, если надобно будет. А за ним, чуть поодаль, также клали на подпорки своё оружие другие люди Волкова. Становились они полукругом так, что бы приезжие господа были под прицелом, но кавалер не был на линии огня, а за ними на коне сидел мрачный человек при доспехе и железе, в старой шляпе, с деревянной ногой и чёрной бородой.

Молодец Роха, правильно сделал, что подошёл и подвёл людей, очень вовремя вышло.

Наконец, Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург, оторвав взгляд от вооружённых людей, удивлённо спросил у Волкова:

— Что всё это значит, Эшбахт?

Тот пожал плечами и спокойно ответил:

— Вам не о чем волноваться, брат. Я просто ловлю воров. — Он снова поглядел на Шоуберга и добавил холодно. — Вернее, одного вора.

— Вора? Какого вора? — Удивлённо спросил фон Гебенбург.

— Того вора, что шатается по моей земле и приходит в мой дом, когда хозяина нет, — холодно и твёрдо говорил кавалер, — и берёт то, что ему не принадлежит.

— О чём вы, брат мой? — Недоумевал сын графа.

— Вы не знаете, брат мой? — С притворным удивлением произнёс Волков. — А вот, кажется, господин музыкант знает.

При этом он смотрел и смотрел на Шоуберга. А тот также смотрел на него. Смотрел всё с той же омерзительно ухмылкой, полной презрения.

— Шоуберг, вы понимаете, о чём говорит Эшбахт? — Спросил Дирк фон Гебенбург.

— Я же говорил вам, господа, что он пьян, — с презрением сказал поэт и менестрель графа.

Мало того, что форма этой фразы граничила с неучтивостью, так ещё на его губах была всё та же отвратительная ухмылка.

Это и предрешило дело. Если Волков до сих пор про себя никак не мог решить, как ему быть в этой ситуации, что ему делать. То теперь он понял, чего хочет. Да, он принял решение, он решил закончить всё это дело тут и сейчас немедля.

Он чувствовал, что мерзкая ухмылочка поганого шута выводит его из себя, да какой там, она просто начинает сводить его с ума. Он поймал себя на мысли, что хочет подъехать к нему и перчаткой, всей пятернёй, схватить того за лицо, стереть её с его губ. И ему уже всё равно стало, как он её сотрёт с ненавистного лица: при помощи мушкетов его людей или при помощи своего собственного меча.

— Вы ехали к моей жене, надеясь, что меня нет дома, — произнёс кавалер на удивление спокойно.

Шоуберг даже не соизволил ответить, он опять ухмылялся, почему-то этот человек не чувствовал опасности или был безрассудно храбр.

И именно это буквально взорвало Волкова. Этот мерзавец даже не счёл нужным оправдываться. Он просто ухмылялся.

— Вы любовник моей жены, — продолжал кавалер, которого уже просто бесило высокомерие мерзавца, Шоуберг был так нагл, что даже не отвечал ему, и Волков, всё ещё надеясь на ответ мерзавца, продолжал. — Вы бесчестный человек.

Но Шоуберг снова молчал.