Торн избавляется от джемпера и щурится, когда я медленно завожу руки за спину, чтобы избавиться от верха белья. Трусики остались где-то там, если честно, я даже не представляю, где, потому что не помню, как он стягивал их с меня. Зато помню много всего остального, и в этом состоит особая трудность, потому что стоять рядом с ним в душевой кабине — то еще искушение.

— Где ты научился кататься?

Подношу ладонь к панели, и дозатор щедро выдает порцию геля на одноразовую мочалку.

— Здесь, разумеется. Учился с детства.

— Ты любишь лыжи? — улыбаюсь, когда он перехватывает у меня мочалку и скользит ей по моим плечам.

— Это обязательная дисциплина в военном образовании. Мы живем среди заснеженных вершин, Лаура, и ситуация может сложиться всякая. Поэтому сегодня я шел вне соревнований.

Я поворачиваюсь к нему:

— То есть я стащила кубок победителя и вручила его тебе?

Торн хмыкает, проводя мочалкой по моему бедру. Чуть резче, как мне кажется, чем собирался изначально, а я вспоминаю, кто стал победителем. Не совсем то, о чем стоит говорить сейчас.

— Дико хочу есть, — говорю я.

— Значит, сейчас будем есть. Что ты предпочитаешь — морепродукты или что-то посерьезнее?

— После такого? Однозначно что-то посерьезнее.

Мы заканчиваем с водными процедурами, точнее, первым заканчивает Торн. Я еще отжимаю волосы, когда он выходит, чтобы заказать нам ужин. Мягкий ворс коврика щекочет пятки, даже они сейчас настолько невыносимо чувствительные, что я уже сама сомневаюсь в том, что знаю о себе все.

Откуда во мне такая неуемная, сумасшедшая сексуальность?

Как бы там ни было, мне это однозначно нравится. Я стою перед зеркалом обнаженная, со сверкающими глазами, рассматриваю свое отражение и мне хочется улыбаться. Особенно когда я вспоминаю, как на меня смотрел Торн. Как он меня раздевал, как…

Так, Лаура!

Тянусь за халатом, накидываю его поверх все еще безумно чувствительной кожи и вздрагиваю. Это какое-то сумасшествие, я никогда так не ощущала мягкую ткань! Но мне это нравится — мне вообще нравится видеть себя такой.

А его — таким.

Закусив губу, запахиваю халат, промокаю волосы еще раз. Сейчас чуть-чуть подсохнут, и можно будет расчесать, а пока отбрасываю их за спину. Не в силах справиться с улыбкой — никогда не думала, что можно быть настолько счастливой — выхожу в комнату.

Торн говорит по телефону, но, стоит мне появиться, тут же отбивает звонок и поворачивается ко мне. Это, кажется, первое мгновение, когда темно-синие глаза снова обжигают колючим холодом морозной ночи. Впервые за долгое время. Но сейчас это ощущается настолько остро именно на контрасте. Моя улыбка тает, а в следующий миг Торн шагает ко мне.

Его ладони — сильные, уверенные, мощь этого прикосновения чувствуется даже через ткань. На ней я и сосредотачиваюсь, когда он произносит:

— Лаура, на твоего отца было совершено покушение.

— Ну все, все. Хватит. — Отец, явно смущенный таким вниманием (особенно в присутствии Торна), коротко поцеловал Ингрид в щеку. В ответ она судорожно всхлипнула и обхватила его руками, а я улыбнулась.

Кажется, впервые за все время, что мы добирались домой, я смогла выдавить из себя улыбку. Торн сразу сказал, что с ним все в порядке, что стрелявший арестован, и что отец даже в больницу ехать отказался — его просто осмотрели на месте. Предназначавшийся ему лазерный луч просто продырявил стену, но сам факт того, что случилось, перетряхнул меня так, что я не могла успокоиться, пока его не увидела и не обняла. Одним рывком, уткнувшись лицом ему в плечо.