Никому не говори, что ты мой муж! - Софи Паулус (2020)

— Нет БА, я дома буду, хочу выспаться и мне на ногти завтра вечером, папе привет, Наташе привет, тебя больше всех люблю и обнимаю, не придирайся к ней, это последний папин шанс, — улыбаюсь в трубку БА.

— Я и не собиралась к ней придираться, — опять шепотом.

— А чего тогда шипишь?

— Хорошего вечера Настя, вешаю трубку, — громко, четко и понятно. Значит все-таки придиралась.

Иду в ванну, мою голову, смываю всю косметику, взгляды, слова, усталость и понимаю, что постояла бы ещё под душем, но голод даёт о себе знать. С полотенцем на голове иду греть ужин, ай да БА, ай да золото. Запеканка…

И, наверное, под кофе. Гулять, так гулять. Ведь пятница, могу и попозже лечь. Зачем я подошла к окну. Его машина так и стоит около подъезда. Я уже почти как полчаса дома, а он все стоит. Хрен бы с ним, но водитель. Он-то чего, этого самодура терпит?

— Дима, а ты случайно не гадость какую задумал? — да, я позвонила ему, а что?

— Какую, например? — он улыбается, я чувствую.

— Ну, судя по тому, что ты позвонил мне на работу, может, ты, на асфальте хочешь написать, кем я тебе прихожусь?

— Предпочитаю тогда сделать это на стене.

— Я серьезно, почему ты не уезжаешь? — спрашиваю я, а сама тихонько подглядываю в окно сбоку.

— Я документы привез, — не верю своим ушам.

— Поднимись, пожалуйста, если можешь, у меня голова мокрая.

Я похожа на пугало: шорты в клеточку, майка, без лифчика, полотенце на голове.

Он телепортировался!? Я только повесила трубку, как слышу звонок в дверь.

— А что же ты мне в машине их не отдал? — с порога меня обдает холодом, я вздрагиваю.

— Так ты же торопилась, — его глаза меня раздевают. Я это чувствую.

— Наверное надо было сказать, зачем приехал и все.

Он смотрит на меня неприлично долго и ничего не говорит. Что-то горит.

Запеканка!

— Раздевайся, проходи, у меня там ужин греется, — говорю я и бегу на кухню.

БА всегда на меня ругается, что я не умею пользоваться микроволновкой, мол поставь ровно две-три минуты и все нагреется, но я не ставлю время, я просто тыкаю, тыкаю и выключаю её сама, по своей интуиции. У меня всегда все перегревается, плавится, закипает и каждый раз, я ругаю себя.

Дима вошёл на кухню в тот момент, когда я за каким-то хреном полезла в это адово пекло голыми руками без прихватки, схватила тарелку и конечно с воплями бросила ее на пол — горячо. Даже очень. Настолько горячо и больно моим кривым ручонкам, что я даже заплакала. Не сильно, просто пара слезинок. Но на Диму это подействовало так, как будто мне руки отрубили. По локоть. Он взял мои две обожженные ладошки и начал на них дуть, целовать, что-то там шептать успокоительное.

— Все нормально, жить буду, — я шмыгнула носом и хотела свои руки забрать себе, но он крепко держал меня за запястья.

— Очень больно? — его охрипший голос, эти безумные, бездонные глаза сводят меня с ума.

— Уже нет, — да и мой голос тоже даёт сбой и подводит. А если я поцелую его вот так, без спроса, без предупреждения, без намека. Это криминально? По-фигу. Средний палец всем стереотипам. Живу один раз.

Я хочу поцелуя, а он меня отталкивает? Это и здесь он решает?

— Настя, успокойся, — он держит меня уже за плечи и расстояние между нами увеличивается.

— Что? — я честно не понимаю.

— Ты одна дома? — ах, вот он о чем.

— Да, БА уехала на дачу и приедет только в понедельник.

Руки, поцелую, страсть, объятия, стоны все смешалось. Не было никого кроме меня и его здесь и сейчас, во всем мире, всей вселенной.

Мое полотенце так и осталось валяться на кухне около разбитой тарелки с запеканкой, а мы уставшие, лежали на диване в моей комнате, и он гладил меня по волосам. После такого бурного секса это было очень нежно и крайне заботливо.