– Не суйся. Понятно? Пусть все останется как есть. Я знаю, ты еще ездила в Силвер-Спурс и говорила с барменами.

– Почему вы этого не сделали, Рой? Почему вы не проверили и не убедились, что Хауз сказал неправду?

– Мне не нужно было проверять, чтобы знать, что он лжет.

– Как это, Рой? Как вы могли это знать?

– Из пятнадцати лет работы в полиции, вот как. Так что мы поняли друг друга: я не хочу больше слышать, что ты заказываешь стенографические отчеты или беспокоишь свидетелей. Я говорил и еще раз поговорю с Джерри и расскажу ему, как одна из его учительниц занимается не обучением детей, а изображает из себя детектива-любителя. Понятно?

Джерри Баттермен был директором седар-гроувской школы. Трейси страшно разозлило, что Каллоуэй угрожает ей. И в то же время хотелось расхохотаться. Шериф совершенно не понимал всей пустоты своей угрозы, не понимал, что у нее не было ни малейшего намерения играть роль детектива-любителя. Что она решила прыгнуть обеими ногами. В конце учебного года она покинет Седар-Гроув и поедет в Сиэтл поступать в полицейскую академию.

– Вы знаете, Рой, почему я стала учителем химии?

– Что?

– Потому что я никогда не принимала вещей такими, как они есть. Мне всегда хотелось узнать, почему они такие. Моих родителей это сводило с ума, я всегда спрашивала «почему?».

– Хауз в тюрьме. Это все, что тебе нужно знать.

– Я говорю своим ученикам, что важен не результат. Важно доказательство. Если доказательство основательно, то и результат таков.

– А если ты хочешь продолжать учить своих учеников, то мой тебе совет – сосредоточься на своем учительстве.

– В том-то все и дело, Рой. Тут я тоже уже все решила.

Зазвенел звонок, и дверь в класс распахнулась. Ученики, пришедшие на четвертый урок, в нерешительности замерли, увидев стоящего в классе шерифа.

– Входите, – сказала Трейси, вставая из-за стола. – Садитесь. Шеф Каллоуэй как раз собрался уходить.

Глава 30

Уже к вечеру Трейси и Кинс вернулись из Кента; там они допрашивали бухгалтера, чьи отпечатки пальцев недавно совпали с отпечатками, найденными в номере мотеля, где задушили Николь Хансен.

– Признался? – спросил Фац.

– Хвала Господу и аллилуйя, – сказал Кинс. – Несмотря на свою склонность к молодым проституткам, он оказался солидным человеком, совладельцем одной из восьми крупнейших бухгалтерских фирм и регулярным чтецом Библии и певцом псалмов в церкви. У него также стопудовое алиби на ту ночь, когда Хансен сама себя задушила.

– Так откуда отпечатки? – спросил Фац.

– Он был в этой комнате неделей раньше с какой-то другой молодой леди.

Трейси швырнула сумочку в шкаф.

– Ты бы видел его лицо, когда я сказала, что нам нужно поговорить с его женой, чтобы она подтвердила, что он спал с ней.

– Было похоже, будто он увидел пред собой самого Господа, – сказал Кинс.

– Такова наша работа, – вздохнул Фац. – Раскрывать убийства и помогать людям обратиться к религии.

– Хвала Господу. – Кинс снова замахал руками над головой.

– Подумываешь сменить профессию? – У их загородки стоял Билли Уильямс.

Когда Эндрю Лауб стал лейтенантом, Уильямса произвели в сержанты сектора «А».

– Если подумываешь, то поверь человеку, воспитанному в баптизме на юге: чтобы заставить людей раскрыть свои бумажники, тебе понадобится гораздо больше убедительности.

– Мы просто говорили об одном типе, проходящем по делу Хансен, – сказал Кинс.

– Какая-то зацепка?

– В ту ночь его там не было. И Хансен он не знает. Чувствует себя ужасно, исправится и больше не будет грешить, – сказал Кинс.

– Хвала Господу, – добавил Фац.

Уильямс посмотрел на Трейси.

– Есть минутка?

– Да, а что случилось?

Он кивнул через плечо, чтобы она вышла с ним.

– О-о-о, у Профессора неприятности, – заметил Фац.