Нет дьявола во мне - Ольга Володарская (2016)

Поэтому обгоревшее дерево так и бросилось в глаза. Что же с ним будут делать теперь? Выкорчевывать? Или оставят, придумав легенду о том, как дерево поразила молния? В любом случае жаль платан. Красивый был. А сколько простоял!

Чак загавкал, напоминая о том, что им выходить. Марко открыл дверку. Пес спрыгнул на брусчатку и припустил к дому.

– Я оставил на шее Мэда отметины, – сказал Джакомо выбирающемуся из салона Марко. – И бросил его в бессознательном состоянии…

– Я вас услышал.

– Если он убил Даниеля, вы сможете это доказать и без моего лжесвидетельствования, не так ли?

Марко ничего не ответил. И вдруг поймал себя на мысли: я не раскрою это преступление. Как и то, другое, совершенное почти одиннадцать лет назад. Само место, святое, намоленное, как будто скрывает все тайны…

Чтобы защитить тех, кто обитает на нем?

* * *

Снова внутренний дворик. Лавочки, фонтанчик, птички, в нем купающиеся. Огромный платан… Только тень от него иная, что неудивительно, солнце в этот час подбирается к западу, опускается ниже и светит не сверху, а сбоку. Платан – уже не гигантский зонт, накрывающий весь двор, а линии и пятна, расчеркивающие его и мечущиеся по нему, если дует ветер.

Из-за двери показался аббат. В руках поднос, на котором прозрачные чашки, в них жидкость желтоватого цвета. От чашек идет пар. Зеленый чай, понял Марко.

Иван поставил поднос на каменный вазон. В нем только земля, никаких цветов. То ли погибли, то ли не сажали, чтобы использовать его в качестве столика.

– Написали заявление? – спросил Марко.

Аббат, подав ему чашку, ответил:

– Не стал. У полиции сейчас другие заботы.

– Поджог этот можно расценивать как акт вандализма. Дело завести нужно все равно.

– Если вы так считаете…

– Почему мне кажется, что вы знаете, чьих это рук дело?

Иван не дрогнул. Чашка, которую он снимал с подноса для себя, даже не качнулась. Но Марко еще при прошлой беседе заметил, что выдает аббата. Это ухо. Как это ни странно… Левое. Оно чуть оттопырено. И живет как будто своею жизнью. Когда Иван волнуется, ухо подергивается.

– Она вернулась, да?

Это был такой отчаянный блеф, что Марко поразился, когда он сыграл.

У Ивана не только ухо пришло в движение, уголки рта вниз поползли. А еще мизинец задрожал. Но это уже замечалось за аббатом.

– Расскажите мне все, Иван. Вам легче станет. Да и я смогу наконец отделить зерна от плевел и в случае чего оказать вам помощь…

– Она вернулась, вы угадали! – выдохнул он и поставил чашку на поднос, чтобы не расплескать чай.

– Как ее зовут? – Марко только предполагал, что речь идет о женщине, родившей Яна.

– Лавиния. Но она называла себя Лав.

– Цыганка?

– Да. Но не из этих… грязных побирушек. Гордая, красивая, породистая. Из семьи баронов. Ее родители и брат погибли во время войны в Косове. Она одна осталась. Тогда ей едва исполнилось шестнадцать. Вышла замуж, чтобы выжить. За мужчину значительно старше себя. Когда муж умер, вложила деньги, что ей в наследство доставались, в эзотерический салон. Набрала медиумов, гадалок и экстрасенсов.

– Как же вы умудрились с нею познакомиться?

– Явился для беседы. К Лавинии стали похаживать прихожанки нашего храма, проводить всякие обряды, а это крайне отрицательно воспринимается церковью…

– Вы влюбились в нее… – Марко не спрашивал, а утверждал.

– Нет, я поплыл. Так наши мальчишки из хора говорят. Поплыл. Утратил жесткость. Был пломбиром, который только что из морозилки достали. Прочное, ледяное мороженое, не то что откусить, не прикоснуться к нему. Но поплыло оно… Размякло, потекло, размочило вафельку…

– Она вас соблазнила?