Следствие ведут знатоки - Ольга Лаврова, Александр Лавров (2017)

— Я непослушный полковник. А непослушных в генералы не очень производят. Зато историю чаще делают полковники. Как мы с тобой. Поехали?

Они едут из Шереметьева, что называется, с ветерком, — милицейская мигалка свое берет.

— О деле сразу будем говорить? — спрашивает Знаменский. В эти первые минуты немножко непонятно, про что говорить.

— Ни-ни-ни! Сегодня я душой и телом с мамой. Представляешь, приехала из заграничной Украины, чтобы недельку вместе побыть!

— Я знаю, — улыбается Пал Палыч. — Просилась в Шереметьево. Я отсоветовал.

— И спасибо тебе. Нечего зря трястись в восемьдесят пять лет.

— Так ты всего на неделю?

— По обстоятельствам. — Томин всматривается в друга. — А что ты, Паша? Устал? Болен?

Как-то, похоже, сдал неутомимый «следак».

— Здоров. Просто как в старом анекдоте: «А жизнь-то какая, товарищ пограничник?» Из Парижа тебе веселей смотрится.

— Наверное… Давно ли уехал, а кажется, вечность!

…Пока друзья мчатся из аэропорта, машина, которую предоставили Ковалю, везет его по городу.

— Свернем или прямо? — спрашивает шофер на очередном перекрестке.

Коваль показывает жестом. Маршрут он выбирает на ходу.

Глаза Коваля зорко схватывают новое в облике улиц.

Банк. Банк. Банк. Банк.

Многометровые рекламные щиты.

Мальчишки-газетчики на осевой.

Здесь же нищий с выставленной культей вместо руки.

Ряды уличных магазинчиков.

Частые-частые пункты обмена валюты.

Казино.

Секс-шоп.

Зазывные картинки на боках автобусов.

Эту жажду нахватать атрибутов западной цивилизации Коваль воспринимает неоднозначно: тут и любопытство, и брезгливость, и удовольствие.

— Давно не были? — угадывает шофер.

— Десять лет.

Шофер присвистывает.

Опять банк, еще банк.

— Ну хватит, — решает Коваль. — Поехали в другую сторону.

Машина подкатывает к воротам кладбища. Коваль покупает цветы. У него охотно берут зеленую бумажку. И благостный, растроганный вступает на кладбищенскую территорию.

Ноги знают дорогу, до могилы матери недалеко. Вот сейчас, за этим памятником… И вдруг он видит чужое надгробие. Тяжелое, помпезное, за высокой оградой.

Почти с испугом смотрит Коваль на портрет коротко стриженного мужчины в обрамлении похоронного венка. Поначалу глазам не верит.

Но вот ошеломление сменяется ярым гневом. Он устремляется в дирекцию.

Возле нее сидит на лавочке сонный мужик. Заслышав приближающиеся шаги, приоткрывает глаза и опережает вопрос:

— Начальства никакого нет. Только Тимофеевна, — он делает вялый жест куда-то вбок.

В указанном направлении обнаруживается женщина неопределенного возраста и образования, но явно «употребляющая». Поскольку вид приближающегося Коваля не сулит ничего доброго, Тимофеевна предупреждает:

— Я претензий не решаю. Только если что спросить.

— Уничтожена могила!

— Как это? Этого не может быть.

— Идите за мной!

— Куда это? Чего?

— Идите за мной!

В голосе власть и тихое бешенство. Опасный голос. Женщина подчиняется. По пути время от времени ворчит в широкую спину Коваля:

— Мы захоронения не нарушаем. Где, может, делают, а у нас нет… Конечно, если давнишнее, ни таблички, ничего… Сами забросят, а мы виноваты. Если забросили и прошел срок, то имеем право…

Коваль не оборачивается. Его сейчас можно остановить только как танк, подорвав связкой гранат.

Пришли.

— Здесь лежала моя мать.

— А-а! — облегченно радуется Тимофеевна. — Эта! Ну, это да-а! Было захоронение, верно. Женщина ходила, цветы сажала… Я вам сейчас объясню. Парень этот, — кивает на портрет в венке, — из нынешних. И его, как водится, застрелили. Богатство осталось несметное! И жена молодая. Переживает, прям на ногах не стоит. И приходит к нам с компасом.

Коваль с отвращением, но прислушивается.