По ее следам - Т. Ричмонд (2016)

Не знаю, кого ты имела в виду. Может, того парня, с которым флиртовала в «Ол бар уан»? Ты практически сидела у него на коленях. А я стоял под окном паба и наблюдал за вами сквозь стекло, как за акулами в аквариуме. Едва не ворвался внутрь. Думал, ты встретила кого-то из своих бывших и решила отомстить за Прагу. Ладно, сам во всем виноват. Ревность, как горе, расползается в разные стороны, приносит с собой гнев и боль, а мне хотелось только одного – вернуться к прежней жизни. Чтобы мы вместе смотрели комедийные шоу по вечерам. Я даже не стану возражать, если ты включишь этот глупый детектив, «Валландер». Чтобы ты приходила ко мне домой, ругалась из-за грязной посуды и старых коробок из-под пиццы, выбегала из душа, дрожащая и мокрая, говорила, что если мы поднапряжемся и объединим наши финансы, то можно снять квартирку на двоих – что-нибудь дешевое, на окраине, в иммигрантском квартале – нам должно хватить.

– Все честно, я рассказала про свои чувства, – заявила ты. – Любовь нельзя перекрыть, как воду в кране. Я ведь всю душу выплеснула в том письме. Или тебе мало? Ты даже не ответил.

– У тебя такой несчастный вид – обнять хочется.

– Объятия – это хорошо. Только не с тобой и не сейчас.

В груди росла и крепла обида. Я застрял на одном месте, обречен вечно повторять одну и ту же ошибку, как в какой-то чудовищной пародии на «День сурка». «Мне двадцать семь, – подумал я. – Уже слишком стар для таких приключений».

– Помнишь, как мы купались голышом? – спросила ты. – Может, повторим?

– Не городи чепухи, снег идет.

– Ты сам уже нагородил всякого. В Праге и не только.

Обида давила изнутри; я попытался досчитать до десяти, прислушался к шуму воды у далекой плотины, но не выдержал на цифре шесть:

– Посмотри на себя! Позорище.

– А сам-то! Стоим друг друга. И я, и ты, и даже мама.

Мне страшно хотелось напиться. За вечер я успел опрокинуть шесть или семь пинт, но это не помогло, алкоголь не затопил пустоту, не вытеснил воспоминания о тебе, о нас, о том, что было. Хотелось надраться в хлам, чтобы вообще ничего не понимать – и не видеть, как все рушится от каждого неверного слова.

– Не угостишь? – Я кивнул на банку с джином.

– Закончился. Больше нет.

Все должно было сложиться иначе: я собирался сделать предложение. Но теперь внутри ядовитыми спорами прорастала ярость: жгучая, удушливая, едкая. На смену любви пришло новое чувство, беспощадное и неудержимое.

– Пойдем со мной в отель.

– Спасибо, я лучше на скамейке переночую.

Ты уныло разглядывала мемориальную табличку, затем подняла на меня глаза и, хихикнув, прищурилась.

– Это у тебя ключи в кармане или ты просто рад меня видеть?

Я покосился вниз: сквозь брючную ткань проступали очертания ювелирной коробки. Даже предложение я сделать не смог, и это ты была во всем виновата. Завтра расскажу новости Чарли, напустив на себя беззаботный вид. Напишу эсэмэс из отеля или по дороге домой: «Я снова в строю, приятель! Твой второй пилот готов к подвигам. По пиву в пятницу?» Голова шла кругом – то ли от безумной радости, то ли от отчаяния. Я выхватил коробку из кармана и швырнул в реку. Она с тихим всплеском ушла на дно.

– Что это было? – рассеянно поинтересовалась ты.

– Давняя история. Ты тоже скоро ею станешь.

– Какая философская мысль! – сказала ты и расхохоталась мне в лицо. И вот тогда я сорвался. Твой смех, растрепанные волосы, недокуренная сигарета под ногами – в ту минуту я был сам себе противен, а ты оказалась единственным человеком, которого я ненавидел сильнее. Надо было растоптать все, что еще осталось, сровнять с землей, чтобы мы больше не могли причинить друг другу боль.