Леди второго сорта - Делия Росси (2021)

Недолго думая, я подъехала к бюро, достала найденный в кабинете ключ и попробовала вставить его в отверстие. Увы. Замочная скважина оказалась слишком большой. А вот с секретером повезло больше. Стоило только поднести ключ к фигурно вырезанному отверстию, как тот чуть ли не сам скользнул в углубление, и легко провернулся под пальцами. Дверца плавно опустилась вниз, и я увидела заполненные аккуратными стопками бумаг полки. Интересно, что здесь? Я взяла ближайшую к себе, и уставилась на длинную колонку имен. Какие-то из них были помечены крестиками, какие-то — черточками, некоторые оказались густо замазаны чернилами, а другие просто перечеркнуты.

Я просматривала один лист за другим, ничего не говорящие мне имена проходили перед глазами, и вдруг среди них мелькнуло одно знакомое. Лукас Хольм. Почерк, которым было написано это имя, отличался характерным наклоном влево. И очень походил на тот, что был в письме, адресованном Моне. Понять бы еще, почему тетушка перечеркнула имя Хольма, и что это значит.

При мысли о Лукасе внутри снова проснулась тревога. Что же с ним произошло? И почему я переживаю за оборотня так, будто он мне родной? И главное, умом понимаю, что все с ним будет хорошо, а сердце ноет. И хочется подняться наверх и узнать, как он себя чувствует. Убедиться, что с ним все в порядке. Посмотреть в горящие золотистым светом глаза. Глупо. Ну, погляжу я в них, а дальше-то что?

Я покачала головой и отложила стопку, отделив от нее последний листок. Не нужно никуда подниматься. И узнавать ничего не нужно. Лукас сам по себе, а я — сама по себе. И нечего тут ерундой страдать.

Я попыталась выкинуть из головы мысли о Хольме, и взялась за остальные бумаги. В них было то же самое: имена, черточки, крестики. Я просмотрела все, каждый листок, каждую загогулину. Но больше ничего знакомого найти не удалось.

Закрыв секретер, взяла со стола книгу про Дартштейн и вложила в нее листок с именем Хольма. А потом отыскала место, на котором остановилась в прошлый раз, и погрузилась в чтение.

***

Он то просыпался, то снова впадал в странное забытье, в котором обнимал тонкую талию прижавшейся к нему девушки, целовал сочные губы, гладил упоительно нежную кожу и ощущал себя так, словно наконец-то обрел дом.

«У меня уже есть дом, — мелькнула в полусне разумная мысль. — Нет только женщины, которую хотелось бы ввести в него хозяйкой».

А спелые губы пахли лесными ягодами, опаивали сладким дурманом, обещали блаженство, и он тянулся к ним, подминая под себя юное тело, запоминая каждый изгиб, каждую складочку, каждую родинку. И тонул… Тонул в одуряющем аромате резеды, которым благоухала девушка, и погружался в него все глубже. Нет, он попытался вспомнить ее имя. Оно крутилось в голове, просилось на язык, но медовый яд поцелуев туманил разум, и он сдался. Какая разница, как зовут красавицу? Она с ним. Она его. Только его. И он никому ее не отдаст. Будет защищать до последней капли крови, до смерти, до самой тропы предков.

«Ты мой» — слышался ему тихий шепот, и он согласно рычал, прикусывая нежную кожу.

«Твой, — отзывалось внутри. — Весь твой».

***

Ночь давно опустилась на притихший особняк, а я лежала на огромной кровати в комнате тетушки, и смотрела на вышитые розы старомодного балдахина.