Двадцать лет спустя - Александр Дюма (2007)

Рауль, пеший, – он не успел вскочить на лошадь, – устал, так же как и гвардейцы, наносить удары плашмя и начал действовать острием своей шпаги, как они острием своих пик. Но это страшное, последнее средство только разжигало бешенство толпы. Там и сям начали мелькать дула мушкетов и клинки рапир; раздалось несколько выстрелов, сделанных, без сомнения, в воздух, но эхо которых все же заставляло все сердца биться сильнее; из окон в солдат бросали чем попало. Раздавались голоса, которые слышишь лишь в дни восстаний, показались лица, которые видишь только в кровавые дни. Среди ужасного шума все чаще слышались крики: «Смерть гвардейцам!», «В Сену офицера!» Шляпа Рауля была измята, лицо окровавлено; он чувствовал, что не только силы, но и сознание начинает оставлять его; перед его глазами носился какой-то красный туман, и сквозь этот туман он видел сотни рук, с угрозой протянутых к нему и готовых схватить его, упади он только. Коменж в опрокинутой карете рвал на себе волосы от ярости. Гвардейцы не могли подать никакой помощи, им приходилось защищаться самим. Казалось, все погибло и толпа вот-вот разнесет в клочья лошадей, карету, гвардейцев, приспешников королевы, а может быть, и самого пленника, как вдруг раздался хорошо знакомый Раулю голос, и широкая шпага сверкнула в воздухе. В ту же минуту толпа заколыхалась, расступилась, и какой-то офицер в форме мушкетера, все сбивая с ног, опрокидывая, нанося удары направо и налево, подскакал к Раулю и подхватил его как раз в тот момент, когда юноша готов был упасть.

– Черт возьми! – вскричал офицер. – Неужели они убили его? В таком случае горе им!

И он обернулся к толпе с таким грозным и свирепым видом, что самые ярые бунтовщики попятились, давя друг друга, а многие покатились в Сену.

– Господин д’Артаньян, – прошептал Рауль.

– Да, черт побери! Собственной персоной и, кажется, к счастью для вас, мой юный друг! Эй, вы, сюда! – крикнул он, поднявшись на стременах и подняв шпагу, голосом и рукой подзывая поневоле отставших от него мушкетеров. – Разогнать всех! Бери мушкеты, заряжай, целься!

Услышав это приказание, толпа стала таять так быстро, что сам д’Артаньян не мог удержаться от гомерического смеха.

– Благодарю вас, д’Артаньян, – сказал Коменж, высовываясь до половины из опрокинутой кареты. – Благодарю также вас, молодой человек. Ваше имя? Мне надо назвать его королеве.

Рауль уже собирался ответить, но д’Артаньян поспешно шепнул ему на ухо:

– Молчите, я отвечу за вас.

Затем, обернувшись к Коменжу, сказал:

– Не теряйте времени, Коменж, вылезайте из кареты, если можете, и велите подать вам другую.

– Но откуда же?

– Черт подери, да возьмите первую, которую встретите на Новом мосту; сидящие в ней будут чрезвычайно счастливы, я полагаю, одолжить свою карету для королевской службы.

– Но, – возразил Коменж, – я не знаю…

– Идите скорее, иначе через пять минут все это мужичье вернется со шпагами и мушкетами. Вас убьют, а вашего пленника освободят. Идите. Да вот как раз едет карета.

Затем, снова наклонившись к Раулю, он шепнул:

– Главное, не говорите вашего имени.

Молодой человек посмотрел на него с удивлением.

– Хорошо, я бегу за ней, – крикнул Коменж, – а если они вернутся, стреляйте.

– Нет, ни в коем случае, – возразил д’Артаньян. – Наоборот, пусть никто и пальцем не шевельнет. Если сейчас сделать хоть один выстрел, за него придется слишком дорого расплачиваться завтра.

Коменж, взяв четырех гвардейцев и столько же мушкетеров, побежал за каретой. Он высадил седоков и привел экипаж.

Но когда пришлось переводить Бруселя из разбитой кареты в другую, народ, увидев того, кого он называл своим благодетелем, поднял неистовый шум и снова надвинулся.

– Проезжайте! – крикнул д’Артаньян. – Вот десять мушкетеров, чтобы сопровождать вас, а я оставлю себе двадцать, чтобы сдерживать толпу. Поезжайте, не теряя ни одной минуты. Десять человек к Коменжу!