Двадцать лет спустя - Александр Дюма (2007)

– Мой друг, я приношу себя в жертву и иду просить аудиенции у Анны Австрийской.

– Прощайте, Атос, я иду собирать армию.

– Зачем это?

– Чтобы осадить Рюэй.

– Где же мы встретимся…

– Под виселицей кардинала.

И оба друга расстались: Арамис – чтобы вернуться в Париж, а Атос – чтобы подготовить себе аудиенцию у королевы.

Глава XXXVIII

Благодарность Анны Австрийской

Проникнуть к Анне Австрийской Атосу стоило гораздо меньшего труда, чем он предполагал. При первой же его попытке все устроилось, и на следующий день ему была назначена желанная аудиенция, сейчас же после выхода королевы, на котором его знатность давала ему право присутствовать.

Огромная толпа наполнила сен-жерменские покои. Ни в Лувре, ни в Пале-Рояле не было у Анны Австрийской такого количества придворных; но только здесь находилась второразрядная аристократия, тогда как все первые вельможи Франции примкнули к принцу Конти, к герцогу Бофору и к коадъютору.

Впрочем, и при этом дворе царило веселье. Особенность этой войны была та, что в ней не столько стреляли, сколько сочиняли куплеты. Двор высмеивал в куплетах парижан, парижане – двор; и раны, наносимые ядовитой насмешкой, были если и не смертельны, то все же весьма болезненны.

Однако среди этого веселья и притворного легкомыслия в душе каждого таилась глубокая тревога. Всех занимал вопрос: останется ли министром и фаворитом Мазарини – этот человек, как туча явившийся с юга, или же он будет унесен тем же ветром, который принес его сюда. Все этого ждали, все этого желали, и министр ясно чувствовал, что все любезности, весь почет, которые его окружали, прикрывали собой ненависть, замаскированную из страха или расчета. Он чувствовал себя плохо, не зная, на кого рассчитывать, на кого положиться.

Даже сам принц Конде, сражавшийся за него, не пропускал случая унизить его или посмеяться над ним. И даже разок-другой, когда Мазарини хотел показать свою власть перед героем Рокруа, принц дал ему понять, что если он и поддерживает его, то не из убеждений и не из пристрастия к нему.

Тогда кардинал бросался искать поддержки у королевы, но и там он чувствовал, что почва начинает колебаться у него под ногами.

В час, назначенный для аудиенции, графу де Ла Фер было сообщено, что он должен немного подождать, так как королева занята беседой с Мазарини. Это была правда. Париж прислал новую депутацию, которая должна была наконец постараться сдвинуть переговоры с мертвой точки, и королева совещалась с Мазарини насчет приема этих депутатов.

Все высшие сановники были крайне озабочены. Атос не мог выбрать худшей минуты, чтобы ходатайствовать о своих друзьях – ничтожных пылинках, затерявшихся в этом вихре.

Но Атос обладал непреклонным характером. Приняв какое-нибудь решение, он никогда его не менял, если решение это, по его мнению, согласовалось с совестью и чувством долга; он настоял на том, чтобы его приняли, сказав при этом, что хотя он и не является депутатом Конти, или Бофора, или герцога Бульонского, или д’Эльбефа, или коадъютора, или госпожи де Лонгвиль, или Бруселя, или парламента, а пришел по личному делу, ему тем не менее надо сообщить ее величеству о вещах первостепенной важности.

Кончив беседу с Мазарини, королева пригласила Атоса в свой кабинет. Его ввели туда. Он назвал свое имя. Оно слишком часто доходило до слуха королевы и слишком много раз звучало в ее сердце, чтобы Анна Австрийская могла забыть его. Однако она осталась невозмутимой и только посмотрела на графа де Ла Фер таким пристальным взглядом, какой позволителен только женщинам – королевам по крови или по красоте.

– Вы желаете оказать нам какую-нибудь услугу, граф? – спросила Анна Австрийская после минутного молчания.

– Да, сударыня, еще одну услугу, – сказал Атос, задетый тем, что королева, казалось, не узнала его.