Двадцать лет спустя - Александр Дюма (2007)

– Я, монсеньор, – отвечал тот, – во всем согласен с шевалье д’Эрбле, кроме последнего пункта. Я далек от желания, чтобы монсеньор покинул Францию, напротив, я хочу, чтобы он жил в Париже. Я желаю, чтобы он отнюдь не сделался папой, а остался первым министром, потому что монсеньор – великий политик. Я даже буду стараться, насколько это от меня зависит, чтобы он победил Фронду, но с тем условием, чтобы он вспоминал изредка о верных слугах короля и сделал капитаном первого же свободного полка мушкетеров того, кого я назову ему. А вы, дю Валлон?

– Да, теперь ваша очередь, дю Валлон, – сказал Мазарини. – Говорите.

– Я, – сказал Портос, – желаю, чтобы господин кардинал почтил дом, оказавший ему гостеприимство, возведя его хозяина в баронское достоинство, а также чтобы он наградил орденом одного из моих друзей.

– Вам известно, что для получения ордена надо чем-нибудь отличиться?

– Мой друг сделает это. Впрочем, если будет необходимо, монсеньор укажет способ, как это можно обойти.

Мазарини закусил губу: удар был не в бровь, а в глаз. Он отвечал сухо:

– Все это между собой плохо согласуется, не правда ли, господа? Удовлетворив одного, я навлеку на себя неудовольствие остальных. Если я останусь в Париже, я не могу быть в Риме; если я сделаюсь папой, я не могу остаться министром; а если я не буду министром, я не могу сделать господина д’Артаньяна капитаном, а господина дю Валлона бароном.

– Это правда, – сказал Арамис. – Поэтому, так как я в меньшинстве, я беру назад свое предложение относительно путешествия в Рим и отставки монсеньора.

– Так я остаюсь министром? – спросил Мазарини.

– Вы остаетесь министром, это решено, монсеньор, – сказал д’Артаньян. – Вы нужны Франции.

– Я отказываюсь от своих условий, – сказал Арамис. – Его преосвященство остается министром и даже фаворитом ее величества, если он согласится сделать то, что мы просили для самих себя и для Франции.

– Заботьтесь только о себе, – сказал Мазарини, – и предоставьте Франции самой договориться со мной.

– Нет, нет, – возразил Арамис, – фрондерам нужен письменный договор; пусть монсеньор соблаговолит его составить, подписать при нас и обязаться в самом тексте договора выхлопотать его утверждение у королевы.

– Я могу отвечать только за себя, – сказал Мазарини, – и не могу ручаться за королеву. А если ее величество откажет?

– О, – сказал д’Артаньян, – вам хорошо известно, что королева ни в чем не может вам отказать.

– Вот, монсеньор, – сказал Арамис, – проект, составленный депутацией фрондеров; потрудитесь его внимательно прочесть.

– Я его знаю, – сказал Мазарини.

– Тогда подпишите.

– Подумайте о том, господа, что подпись, данная при таких обстоятельствах, может быть признана вынужденной насилием.

– Вы заявите, что она была дана вами добровольно.

– А если я откажусь подписаться?

– Тогда вашему преосвященству придется пенять на себя за последствия отказа.

– Вы осмелитесь поднять руку на кардинала?

– Подняли же вы руку, монсеньор, на мушкетеров ее величества!

– Королева отомстит за меня!

– Не думаю, хотя в желании у нее, пожалуй, не будет недостатка. Но мы поедем в Париж вместе с вами, ваше преосвященство, а парижане за вас вступятся.

– Какая, вероятно, сейчас тревога в Рюэе и в Сен-Жермене! – сказал Арамис. – Все спрашивают друг у друга: где кардинал? Что сталось с министром? Куда исчез любимец королевы? Как ищут монсеньора по всем углам и закоулкам! Какие идут толки! Как должна ликовать Фронда, если она узнала уже об исчезновении Мазарини!

– Это ужасно! – прошептал Мазарини.

– Так подпишите договор, монсеньор, – сказал Арамис.

– Но если я подпишу, а королева его не утвердит?

– Я беру на себя отправиться к ее величеству, – сказал д’Артаньян, – и получить ее подпись.