Виконт де Бражелон или Десять лет спустя - Александр Дюма (2007)

И она ответила:

– Государь, лошадь, на которой едет ваше величество, принадлежит принцу, и ее вел дворянин, состоящий на службе его высочества.

– Не знаете ли вы, мадемуазель, как его зовут?

– Господин Маликорн, государь. Да вот он сам едет слева от кареты.

И она показала на Маликорна, который действительно с блаженным лицом галопировал у левой дверцы кареты, хорошо зная, что в эту минуту разговор идет о нем, но не подавая виду, точно глухонемой.

– Он самый, – кивнул король. – Я запомнил его лицо и не забуду его имени.

Король нежно посмотрел на Лавальер.

Ора сделала свое дело: она вовремя бросила имя Маликорна, и оно упало на хорошую почву; ему оставалось только пустить корни и принести плоды.

Поэтому Монтале снова откинулась в свой угол и знаками приветствовала Маликорна, только что имевшего счастье понравиться королю. Она шепнула ему:

– Все идет хорошо.

Слова эти сопровождались мимикой, которая должна была изображать поцелуй.

– Увы, мадемуазель, – вздохнул король; – вот и конец сельской свободе; ваши обязанности на службе у принцессы станут более сложными, и мы больше не будем видеться.

– Ваше величество так любите принцессу, – заметила Луиза, – что будете часто навещать ее; а проходя через комнату, ваше величество…

– Ах, – нежно сказал король, понизив голос, – встречаться не значит только видеться, а для вас этого, кажется, достаточно.

Луиза ничего не ответила; у нее готов был вырваться вздох, но она подавила его.

– У вас большое самообладание, – произнес король.

Лавальер грустно улыбнулась.

– Употребите эту силу на любовь, – продолжал он, – и я буду благодарить бога за то, что он дал ее вам.

Лавальер промолчала и только посмотрела на короля. Людовик, точно обожженный этим взглядом, провел рукой по лицу и, пришпорив лошадь, ускакал вперед.

Откинувшись на спинку кареты и полузакрыв глаза, Лавальер любовалась красивым всадником с развевающимися от ветра перьями на шляпе. Бедняжка любила и упивалась своей любовью. Через несколько мгновений король вернулся.

– Своим молчанием вы терзаете меня. Вы, наверное, изменчивы, и вам ничего не стоит порвать добрые отношения… словом, я страшусь рождающейся во мне любви.

– Государь, вы ошибаетесь, – отвечала Лавальер, – если я полюблю, то на всю жизнь.

– Если полюбите! – надменно воскликнул король. – Значит, теперь вы не любите.

Она закрыла лицо руками.

– Вот видите, – сказал король, – я был прав, вы изменчивы, капризны, может быть, кокетка. Ах, боже мой, боже мой!

– О нет, успокойтесь, государь; нет, нет, нет!..

– И вы можете обещать, что никогда не изменитесь по отношению ко мне?

– Никогда, государь!

– И никогда не будете жестокой?

– Нет, нет!

– Хорошо; вы знаете, я люблю обещания, люблю охранять клятвой все, что трогает мое сердце. Обещайте мне или лучше поклянитесь, что если когда-нибудь в предстоящей жизни, полной жертв, тайн, горестей, препятствий и недоразумений, мы провинимся чем-нибудь друг перед другом, будем неправы, – поклянитесь мне, Луиза…

Лавальер вся затрепетала; в первый раз слышала она свое имя из уст короля.

Людовик же, сняв перчатку, протянул руку в карету.

– Поклянитесь, – продолжал он, – что, поссорившись, мы непременно будем искать к вечеру примирения, приложим старания, чтобы свидание или письмо, если мы будем далеко друг от друга, принесло нам утешение и успокоение.

Лавальер схватила своими похолодевшими пальцами горевшую руку влюбленного короля и нежно пожала ее; это рукопожатие было прервано движением лошади Людовика, испугавшейся вращавшегося колеса.

Лавальер поклялась.

– Теперь, государь, – попросила она, – вернитесь к королеве; я чувствую, что там собирается гроза и мне она несет несчастья и беды.