Я выбираю... - Алиса Евстигнеева (2021)

Когда-то давно мечтала, что вот приеду к ним, вся такая счастливая и самореализованная, уверенная и успешная, пусть гордятся мной. А что мы имеем по итогу? Тридцатилетняя баба с нервным расстройством в голове, которая по утрам разговаривает с отражением в зеркале и совершенно не знает, чего хочет от этой жизни. Ни уверенности, ни самореализации… А успешность она вся в Москве осталась, здесь я никто.

Надо было за Димку замуж выходить, так бы хоть мужика им предъявила. Ну нет же, мы гордые, мы принципиальные. Ещё и Чемезов со своими глазами. Вот чего он мне снится? Что надо ему? Я о нём лет шесть не вспоминала.

Это поначалу было сложно. Мы тогда только-только в Москву переехали. Снимали небольшую квартирку где-то в Чертаново. Две комнаты и кухня, настолько маленькая, что туда и стол обеденный поставить-то было некуда. В одной комнате жили мы с Максом, даже спали на одном диване, без пошлостей и намёков. Вторая комната досталась Артуру, который с завидной регулярностью таскал туда своих баб, а я потом по утрам выгоняла их с той самой микроскопической кухни. Тренировала свои актёрские данные, притворяясь то беременной невестой, то умалишённой сестрой. Одной барышне даже вкрадчивым голосом поведала, что Кирсанов — гей, просто родители грозятся его наследства за это лишить, вот он по пьяни и пытается себе «девушку» найти в попытках сохранить свою репутацию. Он меня чем-то накануне сильно разозлил, поэтому я и отрывалась как могла. Артур мне тогда за это чуть голову не открутил, когда среди знакомых слухи пошли. Потом, правда, ему всё на руку оказалось, кто ж знал, что в девушках включится режим «спасительница», каждая из них мечтала, вернуть Ару на путь истинный. Так что ему бедному чуть ли не каждую ночь приходилось идти на подвиги, забывая о своих «гейских предпочтениях». В итоге все были довольны, кроме меня.

Днём работали как заведённые, а по вечерам шли в очередной клуб или ресторан, обзаводиться новыми знакомыми. В этом бешенном круговороте событий и людей, мне почти удавалось не думать о том, что произошло. И лишь по ночам правда нагоняла меня. Я тосковала. По родителям, по Ваньке. Особенно по Ваньке. Даже постоянная близость Артура, не могла перекрыть всего этого. И на баб его через стенку сначала не реагировала. Раздражалась, конечно, но тут скорее уж инстинкты срабатывали, что кто-то чужой оказался на моей территории.

А так, все мысли были о Чемезове. Злилась на него за то, что отказался слушать меня. Ненавидела за то, что прогнал. Вину свою чувствовала, что не сказала об отъезде. Поддержки его не хватало, нежности, взглядов этих восторженных. И чем больше вспоминала, тем более одинокой себя чувствовала. Самое поганое, что плакать нельзя было, Макс на соседней подушке всё слышал. Вот и пришлось учиться держать всё в себе.

Я, наверное, ещё и поэтому так на Кирсанове зациклилась. Мне нужно было кого-то любить, о ком-то мечтать. Мне нужна была надежда, на то, что однажды в моей жизни наступит светлая полоса. Вот и стала цепляться за свою детскую влюблённость, раздувая из неё великие страдания и великую страсть. Девок его начала ненавидеть, да так, что даже Макс однажды посоветовал остыть.

Мысли о Ване постепенно вымещались, стираясь под натиском новых впечатлений и чувств. Втянулась в работу, мы тогда славное дело провернули. Нашли-таки родственничка-предателя в компании «очень серьёзного человека». До сих пор не знаю, как смогли, но видимо дуракам действительно везёт. Правильно говорят, что Москва наглых любит, мы такими и были — дерзкими и голодными. А потом дела пошли в гору, и стало не до Вани.

Одно лишь лимонное дерево не давало совсем забыть прошлое. Я ему зачем-то ещё нелепое имя Герман дала, будто он живым был. В принципе я к нему так и относилась: разговаривала с ним, жаловалась, планами своими делилась. Таскала его с одной съёмной квартиры, на другую. А однажды чуть его не потеряла.