Опускаю взгляд к тарелке. Мой любимый тирольский пирог с грушей. В нем жутко калорийный сливочный крем, а потому я себе его позволяю нечасто. В основном, в качестве поощрения за что-то, а тут… Заказала и только. Ничего не хочется. Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ела — и не могу. На нервах мысли о еде вообще не возбуждают.

— Нет. Можешь взять себе, если хочешь.

— Конечно, хочу! Я, в отличие от некоторых, диетами себя не морю.

— У меня молодой любовник, забыла? — улыбаюсь грустно. — Мне нужно держать себя в форме.

— Как будто у тебя когда-нибудь были старые.

— Всякие были. Но сейчас, знаешь, я их лица даже не вспомню. Словно не было ничего и никого до Рината.

— Тебя послушать, так можно подумать, будто у тебя этих мужиков был миллион! Но ведь это неправда. Просто ты еще советскими мерками меряешь, когда секса не было, и один партнер на всю жизнь считался нормой. Забывая о том, что в современном мире все устроено совершенно иначе. Ты вообще в курсе, какая средняя норма для женщины? Нет? Девять партнеров за жизнь. Я, между прочим, читала одно занятное научное исследование…

— Наташка, не грузи…

— Да я тебя отвлечь, дурочку, хотела.

— Можешь считать, тебе это удалось.

Кошусь на часы.

— Спешишь куда-нибудь?

— Нет. Просто нервничаю перед встречей с отцом.

— Решилась все-таки? — Наташа отвлекается от пирога и чуть приподнимает брови-ниточки.

— Да. Я тут, знаешь ли, так разозлилась! Подумала, какого черта, Сашка? Долго ты еще будешь позволять прошлому руководить твоим настоящим? Да, те события разрушили меня до основания. Но не случись их, я бы наверняка не стала той, кем я стала, собрав себя по крупицам. Папа, конечно, совершил чудовищную ошибку, но ведь он мой отец. У нас было столько хорошего… Помню, в детстве, каким бы уставшим он ни вернулся с работы, всегда находил время почитать мне сказку на ночь. Хотя читал он, надо сказать, паршиво. Без всяких интонаций. Зато громко и так… отрывисто, будто отдавал команды или устав чеканил. А вместо «вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец», командовал мне «отбой».

Я смеюсь, но с губ срывается всхлип. Веду по щеке рукой и понимаю, что плачу. Наташка удивленно на меня косится.

— Слушай, с тобой точно все в порядке?

— Конечно, — шмыгаю носом, — а что?

— Гормоны не шалят? Ранний климакс не беспокоит?

— Что ты несешь? — резким жестом отставляю чашку, и та с легким звоном опускается на блюдце.

— Не знаю. Странная ты какая-то. Слушай, а месячные у тебя давно были?

— Наташа! Это не смешно.

— А если подумать?

Это такие глупости, что думать о них я не желаю. Закатываю глаза, беру сумочку, которую оставила на соседнем стуле, и, выложив несколько купюр на стол, встаю.

— Мне и впрямь лучше поторопиться. А то ближе к вечеру такие пробки!

Наташка бормочет «ну-ну», чмокаю ее в испачканную сахарной пудрой щеку и выхожу из кафе, где мы частенько встречаемся за обедом.

Где бы сейчас ни находился Ринат, а я ведь даже не знаю, где он находится, его помощь и содействие я ощущаю повсюду. Стоит мне подняться в изолятор, как меня уже встречают. И я не успеваю настроиться на то, что мне предстоит. Отдышаться… Меня преследует страх, что я не смогу, просто не смогу простить отца, несмотря на все те красивые и правильные слова, что сказала подруге. Прощение ведь идет от сердца, а не от ума и личного понимания правильного. Но все мои страхи развеиваются, стоит только увидеть папку. Кажется, постаревшего еще больше, с тех пор как мы виделись в последний раз.

— Папа! — бросаюсь в его объятья. А тот подхватывает меня на лету, как в детстве! Прижимает к себе крепко, так что начинают трещать кости. Ведет холодными, я это даже через одежду чувствую, руками по моим бокам.

— Сашка… Худющая какая! Тебя, что, не кормят?!

— Кормят!

— Не видно. Орлов совсем ослеп?! Ну, придет он ко мне!