Дом на Солянке - Валерия Вербинина (2020)

Меж тем Степушка Глебов суетился, бегая из кабинета в кабинет, и рысцой преодолевал извилистые и длиннейшие, как путь к духовному очищению, коридоры трудового дворца. Хотя Опалин недвусмысленно послал Степу за старшей машинисткой, инстинкт подсказал Глебову, что прежде всего о визите незваного гостя надо поставить в известность редактора.

Он метнулся к Оксюковичу, но узнал: тот только что уехал по делам в казенном автомобиле. Тогда Степа побежал искать заведующего и настиг его в одной из курилок.

– Поликарп Игнатьевич, там агент МУУРа… – выпалил запыхавшийся Глебов. – Про Колоскова вопросы задает…

Поликарп раздавил окурок папиросы и пожелтел лицом.

– Это Ксения, идиотка, везде бегала и требовала, чтобы ей вернули мужа, – проворчал он. Ксения Александровна была супругой без вести пропавшего зама. – Как зовут-то?

– Кого? – спросил Глебов, всем лицом, интонацией, наклоном фигуры и даже трубкой выражая готовность услужить.

– Да агента этого.

Фамилия незваного гостя меж тем вылетела у Степы из головы.

– Павлов, что ли, – неуверенно сказал он, поразмыслив. – Молодой совсем. Я ему сразу выложил, что Колоскова в Харькове с бабой видели. Он очень заинтересовался…

– Разве в Харькове? – хмуро спросил Поликарп Игнатьевич. – Я слышал, в Ялте…

– Да он бы в Ялту не поехал, там после землетрясения до сих пор дома рушатся, – жизнерадостно встрял Степа.

Грандиозное землетрясение[3] предыдущего года до сих пор аукалось Крыму, и хотя «Красный рабочий» время от времени публиковал бодрые заметки о том, что все санатории уже восстановлены и опасности для жизни нет никакой, ехали туда отдыхать в 1928-м лишь самые отчаянные люди. Насколько Поликарп знал Колоскова, к таковым зам не относился.

– Черт знает что такое, – проворчал заведующий. – Где сейчас этот Павлов?

– У Должанского. Потребовал, чтобы я привел Марью Дмитриевну. Это от нее я услышал насчет Алексея Константиновича…

– Ну раз Марья Дмитриевна сказала… – каким-то неопределенным тоном протянул Поликарп Игнатьевич.

Глебов постоял на месте, ожидая дальнейших распоряжений, но их не последовало. В курилку вошли посторонние, и Степа удалился, а заведующий отправился на поиски Матюшина.

– Вася, – с места в карьер начал заведующий, поймав репортера в коридоре, – я прямо удивляюсь, ей-богу. С угрозыском постоянно на связи, а нас предупредить не мог?

– О чем предупредить? – изумился тот.

– О том, что они агента к нам пришлют, насчет Колоскова.

Матюшин насупился. Он был мелок, рыжеват и невзрачен, страдал от язвы желудка и больше всего боялся, что она перейдет в рак, как у одного из его родственников. Положение Матюшина в редакции было незавидное, несмотря на то что рубрика «Происшествия» оставалась неприкосновенной и публиковалась в каждом номере. Он не любил материал, с которым приходилось иметь дело, и, хотя рисовался этаким циником, не мог избавиться от подспудного чувства неловкости, описывая приметы найденных трупов, разложившихся утопленников и рассказывая о задавленных трамваем детях. Больше всего он хотел попасть в рубрику о театре и кино, но там распоряжался вальяжный Гомберг, к которому редакционные барышни бегали за контрамарками и билетами на лучшие фильмы. Матюшин завидовал Гомбергу: еще бы, ведь тот вращался среди драматургов и киношников и всякий раз приносил в трудовой дворец свежие сплетни из этого манящего и далекого мира. Самого Матюшина в редакции с легкой руки Басаргина величали «убитый насмерть», из-за чего он сильно невзлюбил Максима Александровича. Ну подумаешь, допустил человек ошибку, так обязательно надо к нему цепляться. (Того, что такие ошибки он допускал постоянно, репортер, разумеется, упорно не замечал.)

– Ну она в угрозыск бегала… – промямлил Матюшин, почесав щеку.

– Кто?

– Да Колоскова. Наверное, они и прислали человека, чтобы отвязаться от нее.