Полоса черная, полоса белая - Екатерина Островская (2019)

— А с длинными волосами не живет тут в доме или во дворе? Неделю, может, поменьше. Он квартиру может в этом доме снимать. Или раньше снимал.

— А здесь никто и не сдает. Я же всех тут знаю — полвека тут, как замуж вышла. Если кто появится, мне докладывают сразу.

Ерохин зашел еще одну квартиру и там услышал почти то же самое. Потом прошелся по другим подъездам дома. Перешел в другой дом, но и там ничего узнать не удалось. Отправился в следующий двор, уже почти не сомневаясь, что Лариса тогда его обманула.

Наконец он увидел уже в третьем дворе сидящую на скамеечке пожилую женщину. Обратился к ней, та лишь помотала головой, но потом вспомнила:

— Тут один художник живет. Мансарду себе оборудовал. Несколько лет уж как. Телефон себе туда провел, Интернет этот самый. Мы сначала протестовали, но у него все по закону, как выяснилось. Художник этот нам документы показал. Но он тихо очень живет — никому вроде не мешает. Там чтобы у него под крышей пьянки-гулянки — так ни-ни. Но он вообще-то отсутствует часто: то месяц его нет, то год целый. Но мы с ним не общаемся почти, потому что он сам такой — ни здрасьте тебе, ни до свидания. Зовем его промеж себя Гариком, а как на самом деле — шут его знает.

— Машина у него есть?

— Есть. Только я в них не разбираюсь. Белая такая. А пару дней назад вроде на серенькой приезжал — я в окно видела. А чего это вы его разыскиваете? А то я тут разболталась…

— Я — частный детектив, — ответил Ерохин и показал удостоверение. — Мы одного алиментщика уже пятый год разыскиваем. Троих детей бросил и жену больную. Они там в нищете маются, голодают, все в долгах, детям одеть нечего, а он тут жирует, как оказалось. Мансарды покупает, машины меняет.

— Надо же! — поразилась бабка и перешла на шепот: — А я ведь его с девками видела. Сначала блондинка была… Ну, может, крашеная — они ж сейчас все красятся, а в последнее время с черненькой.

— С негритянкой?

— Упаси боже! Что такое говоришь! Просто брюнетка. Я в окно смотрела, а они как раз из машины и в его подъезд нырнули.

— Адрес у его мансарды есть?

— А как же. Номер дома ты знаешь, а номер квартиры на табличке, как и все, только его недавно приписали.

Ерохин подошел к подъезду и проверил — номер оказался намалеван белой краской и крупнее в два раза всех остальных.

Сергей позвонил Окуневу и попросил проверить городской телефонный номер, установленный по этому адресу. И по возможности все входящие и исходящие.

Неподалеку от подъезда скучали припаркованные машины, но «серенькой» среди них не было. Можно было остаться где-то в стороне и продолжать наблюдение, но Ерохин еще побродил по соседним домам и дворам. Теперь он уже целенаправленно интересовался художником, или Гариком.

Почти все, с кем он заговаривал, не могли вспомнить такого, а кто-то вообще, вспоминая молодого человека, утверждали, что он — музыкант, потому что видели его с зачехленной гитарой в руках.

Не все собеседники оказались милыми людьми: некоторые с силой хлопали перед его носом дверью, иные молчали, а один мужчина, открыв дверь и увидев Ерохина, даже не услышав вопроса, предупредил, что если увидит еще раз, то прибьет.

Время шло.

Шло не очень спешно, вероятно, от того, что, забредя в старые районы тесного города, оно не очень торопится.

На проспектах и магистралях кипела своя жизнь: куда-то мчались автомобили и проносились толпы людей, не замечающих друг друга, с единственной мыслью — успеть. А здесь на газонах из притоптанной травы выбивались желтые одуванчики, и воробьи прыгали возле помоек в поисках рассыпанных доброй морщинистой рукой хлебных крошек.

Время в этих дворах походило на старуху, которой уже некуда спешить — остается только вспоминать и наблюдать без всякого желания что-то изменить.

Ерохин поднялся к мансарде, к которой с площадки самого верхнего пятого этажа вела крутая лестница.