Полоса черная, полоса белая - Екатерина Островская (2019)

— Ты сорвал нам мероприятие, — прозвучал голос жены, — дело даже не том, что проститься по-человечески не получилось — просто вся моя работа пошла насмарку. Только-только я вернула человека в нормальное адекватное состояние, а тут для него новый удар — у меня, оказывается, ревнивый муж, который меня выслеживает. Понятно, что мент — это тоже диагноз, но Олег — он из другого теста сделан. У него и так все по жизни плохо. Его отец оставил семью, когда мальчику было семь лет. Оставил их с матерью без средств, им пришлось голодать. Отец, кстати, очень не бедный человек. Мать мучилась, страдала, болела…

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — спросил Сергей, не оборачиваясь и поднося стакан ко рту.

— Чтобы ты понял, как мне трудно пришлось. Олег полгода назад, уже находясь в нашем городе, узнает, что у него умерла мать. Ему пришлось самому заниматься похоронами, а когда вернулся сюда в институт, то немножко тронулся… Да-да… Именно тронулся. Он перестал обращать внимание на действительность, которая его окружает… Он начал жить в своем воображаемом мире, где нет зла, где только любовь и сострадание. Он попал в нашу клинику…

— Как он туда попал? — удивился Ерохин. — Насколько мне известно, у вас очень дорогое заведение.

— Друзьям Олега удалось связаться с его отцом, достучаться до него. И отец все оплатил.

— Значит, все-таки у твоего подопечного есть друзья, — снова удивился Сергей, — и отец не такой уж бессердечный. И на вид твой Олег не такой уж несчастный…

— Хватит кривляться! — закричала Лариса. — Ты всю мою работу пустил насмарку. У Олега рецидив…

— Его снова в клинику отправили?

— Нет. Он поехал домой. Но теперь я не уверена, доедет ли он туда. У человека горе. А ты сидишь и водку пьешь. Не надоело считать себя выше других людей? Кто ты такой сам?

Сергей снова взял стакан, залпом выпил его содержимое. Взял с тарелки половину котлеты и отправил ее в рот.

— У меня был сокурсник, — начал он, продолжая жевать, — а у сокурсника дедушка без ноги, фронтовик. Так этот дедушка часто брал баян и наигрывал нам одну и ту же песню.

Ерохин поднялся из-за стола, подошел к шкафу, за которым у стены стояла гитара, взял ее в руки, прошелся по струнам, а потом запел, аккомпанируя себе:

Я был батальонный разведчик,

А он писаришка штабной.

Я был за Россию ответчик,

А он спал с моею женой.

— Ой, Клава, родимая Клава,

Ужели судьбой суждено,

Чтоб ты променяла, шалава,

Орла на такое говно.

Забыла красавца-мужчину,

Позорила нашу кровать,

А мне от Москвы до Берлина

По трупам фашистским шагать…[2]

Лариса смотрела на него с круглыми от удивления глазами.

— Ты — больной, — наконец прошептала она, — я только сейчас это поняла. Я тут перед тобой всю душу наизнанку выворачиваю, а ты какие-то маргинальные песни поешь…

Ерохин перестал играть и вернул гитару на место.

— Ладно, — произнес он, — будем считать, что этого Олега не было никогда…

Он прошел мимо жены, вышел в коридор и услышал, как она прошептала за его спиной:

— Ненормальный.

А его разрывало от обиды, злости и ненависти.

Глава вторая

Воскресное солнце все так же слепило глаза.

Ерохин вышел из ванной, зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел перед собой Нину.

— Ты куда-то собираешься? — спросила она. — Выходной ведь.

— Заскочу в свою квартиру, скажу студенту, чтобы съезжал. Дам ему пару дней на сборы. К тому же за ним должок небольшой.

— Может, пусть поживет еще немного, — предложила Нина, — ты меня не стесняешь нисколько, к тому же двадцать тысяч в месяц тебе не помешают.

— А девушку, с которой познакомлюсь, куда приводить?