Когда его тело было покрыто землей, я вытащила стул и стол обратно на неровную насыпь. Бросила последний взгляд на галерею ужаса; никто никогда не увидит этого места и того, что в нем находится, пока я жива. Мне не хотелось прикасаться к банкам, да и некуда было их поставить, поэтому оставила их на месте. Мое тело устало, я достаточно настрадалась за один день, и выйдя из комнаты, я навсегда закрыла дверь. Подтащив к ней книжный шкаф, прикрыла дверь в комнату, которая будет преследовать меня во сне всю оставшуюся жизнь. Затем подтащила стулья и коробки, чтобы убедиться, что она скрыта от посторонних глаз, если кто-нибудь спустится сюда и начнет вынюхивать. Прошла через подвал, больше не боясь. Знала, что на самом деле это Эдвард все время так пугал меня. Я направилась к лестнице. Дверь была открыта, и просачивающийся сквозь неё свет освещал мне путь. Одним последним толчком я захлопнула дверь подвала и с облегчением улыбнулась, увидев, что он оставил ключ в замке, потому что теперь я никак не смогла бы его достать, если бы он оказался при нем. Повернула ключ и сунула его в карман. Я спрячу ключ в таком месте, о котором буду знать только я.

Пройдя через весь дом в гостиную, уставилась на свое отражение в зеркале над камином. Трудно было поверить, что смотрю на себя, потому что я выглядела намного старше и очень походила на уличного мальчишку. Как я постарела за такое короткое время? Мое платье было грязным, покрытым кровью, землей и потом. На руках черная земля под ногтями, и мои волосы свободно свисали вокруг лица, там, где Эдвард вырвал их почти из моего скальпа. Я остановилась у буфета, где стояли графины с виски и бренди, откупорила бутылку, потому что виски был любимым напитком Эдвардса, и налила большой стакан. Поднесла дрожащие руки к губам и глотнула. Первый глоток показался мне огненным шаром, катящимся по горлу, но он согрел мое замерзшее тело. С минуту я кашляла и отплевывалась.

Взяв себя в руки, взяла хрустальный графин и направилась к лестнице. В доме стояла тишина, пока не пробили старинные часы. Я проделала долгий путь наверх, в свою комнату на чердаке, и закрыла за собой дверь. Понятия не имею, от кого или от чего я пряталась; может быть, от самой себя. Мне просто нужно было побыть одной, чтобы погоревать и молить Бога о прощении. Я сидела перед окном, наблюдая за кроликами, играющими на лужайке перед домом, и пила до тех пор, пока не перестал что-либо помнить, и темнота погрузила меня в спокойный сон, где мне приснилось, что Альфи пришел за мной и забрал из этого дома ужаса.

Глава 28

Настойчивый стук в дверь разбудил его. Звук становился все громче и громче, пока он не слез с кровати и не спустился вниз, чтобы посмотреть, кто это, ударившись голенью о стол в прихожей.

— Ради бога, я иду. — Он увидел Эдит и Берил, двух маминых подруг, которые смотрели сквозь стекло входной двери. Дерьмо. Он открыл дверь.

— Добрый день, дамы, чем могу помочь?

Обе женщины посмотрели друг на друга, а затем Эдит шагнула вперед.

— А где твоя мать? Она знает, что мы приходим в три часа по средам.

Он поморщился при мысли о замерзшем теле матери, запихнутом в морозилку.

— Ушла.

Берил наклонилась к нему поближе.

— Ушла? Что значит «ушла»? Мы приходим сюда последние десять лет. Единственный раз, когда я пропустила, это когда мой Фрэнк умер, упокой господь его душу, но я вернулась на следующей неделе. Твоя мать не могла просто уйти, не предупредив никого из нас.

— Вы правы. Простите, я имел в виду, что она уехала. Моя тетя в Блэкпуле вчера заболела. Её срочно отвезли в больницу с инсультом, и мама поехала её навестить. Вчера около пять я отвез её на вокзал, чтобы успеть на пятичасовой поезд. Она просила извиниться, но через несколько дней вернется и позвонит вам.

Эдит сердито посмотрела на него, и он почувствовал себя так, словно его допрашивал один из приспешников Гитлера.