Тебе желаю счастья - Олли Ро (2021)

Принимая душ и облачаясь в свежую одежду, предоставленную добродушными хозяевами, которыми оказались рыжие Мэрит и Томас Хансен, я, наконец, начинал чувствовать себя вменяемым человеком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Оттого непонятный зуд внутри усиливался. И когда через некоторое время мы вновь собрались за накрытым столом, чтобы пообедать, я еще более внимательно вглядывался в Февронию, словно пытался отыскать улики на месте преступления или вывести самого преступника на чистую воду.

— Ты чего? — не выдержав пристального внимания, шепнула Стрекоза, дожевывая сладкую черешню.

— Пойдем-ка поговорим, — серьезно предложил я и, не дожидаясь ответа, но отметив легкий испуг в глазах, потащил девчонку из-за стола на улицу.

Рони

Проснувшись утром, больше всего на свете я боялась увидеть в глазах Стаса стыд, разочарование, раскаяние, сожаление… Однако, в его немного заспанном синебородом лице не нашла ничего подобного. Там были лишь ошеломление, легкое неверие и растерянность.

Посчитала это хорошим знаком.

Значит, не будет всех этих душевных терзаний, самобичеваний и тирад о неверности с ритмичным постукиванием головой о стену.

Значит, живет!

Значит, любим!

Значит, все еще есть надежда!

Вот только от сухого «пойдем-ка поговорим» что-то ухнуло вниз, уступая место отвратительному предчувствию.

Мы вышли на террасу, уселись на широкие качели, на которых еще вчера счастливо покачивались в обнимку, и замолчали.

Ощущение надвигающейся лавины не отпускало, вынуждало затаиться, и даже сердце стучало медленно-медленно, как будто через раз.

— Слушай, Рони, — начал Стас, — Может, тебе покажется мой вопрос странным….

Господи, только не это!

— Я… Мы… Между нами ничего не было?

Надежда в его голосе острым лезвием полоснула сердце. Вот он — страх, которого я так опасалась.

Конечно, Стас ни о чем не жалеет.

Потому что ни о чем не помнит.

Не найдясь с ответом, я промолчала.

— Ты извини, — продолжил он, — Я… Я не знаю… Просто…

Было видно, как тяжело ему даются слова. Но еще тяжелее мысли, что жирными мерзкими опарышами копошатся внутри, отравляя существование. Ему страшно. До жути страшно. И вовсе не от того, что он не помнит всего, что между нами было. Ему страшно от самой мысли, что что-то вообще могло быть.

— Стас, ты чего?

— Знаешь, я отрицаю любые измены. Для меня предательство — это худшее, что может быть в отношениях. И предателю нет прощения.

— Расслабься, Калинин.

— Нет, серьезно. Даже не знаю, как смог бы пережить, если бы вдруг Анжела мне изменила. Я же… Мы вместе столько лет, у нас в сентябре свадьба, а к новому году родится ребенок…

ЧТО?

— Что?

— У нас же ничего не было? Правда?

Осознание безнадежности своего положения в очередной раз многотонной плитой размазало меня розовым пятном по асфальту. У них будет ребенок! Черт бы тебя побрал, Калинин! Какого хрена ты молчал о самом главном?

Мысли дикими блохами поскакали чехардой.

Он сожрет сам себя живьем. Измена беременной невесте по его личной шкале беспринципности возведет его в ранг последнего мерзавца, иуды и недостойного счастья ублюдка. Даже если его простит навеки любимая Анжела, сам себя Калинин будет винить до конца своих дней.

Я спрятала под сжатые бедра дрожащие ладони, пытаясь не выдать волнение голосом. И не затягивая драматических пауз, немного фальшиво хихикнула.

— Между нами двухдневный запой и пьяный тур в Карелию. Расслабься, Калинин! Чего ты так напрягся?! Никто не посягал на твою честь, а сам ты вел себя, как примерный муж. Не о чем страдать и убиваться!

— А ты точно все помнишь?

— Я — да, — улыбаясь во весь рот, уверила Стаса, искренне жалея, что мне тоже не отшибло оперативную память, хотя, учитывая шишку на лбу, на это были отличные шансы.