Василий Голицын. Смысл судебной кары не в наказании, а в исправлении. Человек, не разлученный с семьей, менее склонен к повторному злодейству, а его дети не становятся нищими или уличными воришками.

Нёвилль. Поразительно! Еще я видел у вас в Москве на улицах особых стражников, которые кричат на кучеров, веля им ехать так, а не иначе. Зачем это?

Василий Голицын. Чтобы телеги и повозки не толкались. В одну сторону приказано ехать всем справа, в другую всем слева. Запрещено стегать лошадей длинными кнутами, а то возницы задевали прохожих, отчего на улицах вечно случались драки. Навоз велено за лошадьми подбирать. Пешим указано ходить не посреди дороги, а сбоку, вдоль заборов.

Нёвилль (строча в книжечке). Поразительно, поразительно… Сколь великие, сколь небывалые реформы!

Василий Голицын (всё более воодушевляясь). До реформ мы пока не дошли. Реформы еще впереди. Вот у меня составлен большой трактат – «Книга, писанная о гражданском житии, или о поправлении всех дел, надлежащих обще народу». (Берет со стола толстенную рукопись). Здесь записаны все дела, какие нужно исполнить, чтобы в российской державе установилось благополучие… Перво-наперво нужно освободить крестьян от рабства, ибо из рабов хороших граждан не бывает. Пусть всяк пашет собственную землю, а казне платит посильный налог. От этого государственный доход, по моему расчету, увеличится вдвое. Войско мы сделаем не такое, как сейчас, а регулярное. Бездельников и беспокойных людей в стране много. Чем воровать да по дороге с кистенем бродить, пусть лучше служат отечеству. Дворянским детям всем велим учиться в школах. Без образованного сословия современной державе нельзя – ведь восемнадцатый век на носу. Во всех иностранных столицах учредим постоянные посольства. Когда соседи лучше понимают друг друга, от этого меньше войн и выгодней торговля. Города перестроим из деревянных в каменные – чтоб не выгорали в каждое сухое лето от пожаров. Притеснять иноверцев запретим. В нашем государстве племен много, пускай никто в России не чувствует себя чужим… Успел записать?

Голицын достает свои часы, они опять начинают бить и играть музыку. Князь снова ими трясет.

Нёвилль (поднимаясь). Благодарю твою милость, что уделил мне время. Твои планы грандиозны! Невероятны! Я хочу написать книгу о том, как Россия поразит мир!

Василий Голицын. Лучше напиши в газету. Газеты мы у себя тоже заведем. Когда побольше людей научатся читать.

Посланник, кланяясь, уходит.

Василий Голицын (Трехглазову). Ну, что думаешь про посланника? Серьезный он человек? Не переврет, что я ему говорил?

Трехглазов подходит. Берет у князя часы, что-то с ними делает. Музыка прекращается.

Трехглазов. Про посланника я ничего не думаю. Я про твои речи думаю.

Василий Голицын (изумленно). Ты понимаешь латынь?

Трехглазов. Я не всю жизнь по тайге бродил.

Василий Голицын. Кем же ты был прежде?

Трехглазов. Неважно, кем я был. Важно, кем я буду. Твоей тенью. Куда ты, туда и я. Пока я рядом, никто к тебе больше сзади не подкрадется.

Василий Голицын. Почему ты раньше колебался, а теперь вдруг согласился?

Трехглазов. Да уж не ради воеводства. На кой мне оно? Если ты хоть половину, хоть четверть исполнишь из того, о чем сейчас говорил, такого оберегателя надо оберегать. Ты нужен России.

Василий Голицын. Ага, о России заговорил. А то: живу сам по себе, наособицу. Как вольная вода.

Трехглазов. Если река велика и течет в нужную сторону, отчего же не влиться? Только вытянешь ли ты такую ношу, князь? Тут ума мало, тут смелость нужна.

Василий Голицын. Трусом никогда не был. Полки в бой водил, сам рубился и с татарами, и с поляками.

Трехглазов. Таких смелых, кто рубится, у нас много. Я про другую смелость говорю… Ладно, поглядим.

Василий Голицын. Ну гляди, гляди. На то ты и Трехглазов… Устал я. Пойду спать.

Трехглазов. Я буду сторожить за дверью.