Вдовий плат - Борис Акунин (2016)

– Дай с Оленой поговорить! Может, ты их сгубил уже.

Корелша почесал затылок.

– Не заговорчивая она пока что. Брыкалась сильно, помяли. Лежит.

Не думая о стрелах, Каменная выскочила на поляну.

– Жива она иль нет?! Гляди, собака, – если с ней что, я велю тебя не убить, а на лоскуты резать, медленно!

– Не боязлив я, боярыня. – Оскалил зубы. – А и всяко Марфа Исаковна пострашней тебя будет. Цела твоя невестка, ее только слегка по голове стукнули. Но брюха не тронули, а голова у бабы – место не главное.

И засмеялся.

– Олена! Ты там? Отзовись! – во всю мочь крикнула Настасья.

Из дома донеслось:

– Мааа! Мааа!

Это Юрашка услышал матушкин голос.

Раз сын жив, то, верно, и Олену не убили.

Вполголоса, не оборачиваясь, Каменная спросила:

– Готов ли?

– Чуток бы поближе, – ответил из кустов Савва.

Он единственный, кто несмотря на спешку догадался приторочить к седлу немецкий арбалет. Должно быть, уже зарядил и приложился, только ждал команды. Стрелок он был отменный, но на Корелше панцырь, шлем – бить надо было без промашки в горло или в глаз.

Настасья медленно двинулась вперед, опираясь на посох.

– Погоди. Еще слово скажу… Да подойти ты, не заставляй горло драть. Видишь, я одна, женка, и то не боюсь.

Если старшо́го свалить, да чтоб факел упал подальше от сена, остальных можно взять на меч. На минуту растеряются, оробеют, а тут всего минута и нужна. Отбить Юрашу с Оленой – и еще не поздно будет на вече вернуться.

Корелша колебался, оглядывая кусты за Настасьиной спиной.

– Выйди на середину, боярыня. Тогда и я к тебе спущусь.

Повернулся к дверям, позвал кого-то. Вышел еще один кольчужный. Корелша ему что-то сказал, передал факел. И только после этого сошел с крыльца.

Григориева остановилась, будто бы утереть пот с лица, и снова Савве, негромко:

– В того цель, который с огнем. Не в Корелшу. Как махну посохом – бей.

– Попробую… – раздалось сзади.

Сошлись на поляне, встали в двух шагах друг от друга, Корелша ростом ниже, но шире Настасьи.

– Покупать будешь? – ухмыльнулся он.

Она сделала вид, что удивлена.

– Догадлив ты…

Он засмеялся.

– Ну, покупай. Сколько предложишь?

«Правда, что ли, продастся?» – обнадежилась Григориева. Это бы лучше всего.

– Сколько запросишь, – твердо сказала она. – Хочешь сто рублей?

– А тысячу дашь? – назвал Корелша невозможную сумму, явно глумясь. – И ведь дала бы… Только я непродажный. Из любопытства спросил.

И зашелся хохотом, задрав голову – хоть заглядывай в вывернутые ноздри.

Без размаха, дуговым ударом снизу Каменная вонзила наконечник посоха точно в подставленное горло, между бородой и железным нагрудником.

Закричала:

– Савва!!!

Близко, правее и выше уха будто прожужжала оса – это рассекла воздух стрела арбалета и вонзилась стоявшему на крыльце паробку в переносицу. Он качнулся, со звоном ударившись шлемом о столбец. Сполз. Факел перелетел через перила, упал на сено, и оно сразу задымило.

– Вперед, вперед! – взвыла Григориева, кидаясь с посохом наперевес.

Корелша еще не повалился, еще затыкал ладонями хлещущую кровь, а мимо уже бежали Настасьины молодцы. Легко обогнали боярыню, со свистом вырывая из ножен клинки.

Но и Марфе служили не пентюхи.

С крыльца, толкаясь плечами, скатились трое чешуйных воинов, заступили путь в дом, встали углом, по всей бойцовской науке: самый дюжий, почти великан, впереди, двое остальных одесную и ошую. Бились тоже не заполошно – с умом. У здоровенного в руке был длинный меч, какой обычно держат обеими руками, а он управлялся одной. Взмахнет – товарищи прикрывают щитами. Поди-ка, подступись.

Григориевские наскакивали, да отлетали. На тесном прикрылечном пространстве от двойного превосходства толку было мало. Савва целил новой стрелой, но те были настороже – закрывались щитами.