Огненный перст - Борис Акунин (2013)

Половцы – ладно. К ним еще с прапрадедовских времен привыкли. Не так уж часто они в большой силе приходят – может, раз в пять лет. Знают, что в свиристельских краях сильно не разживешься. Но по весне, в половодье, повадились являться блудные новгородцы на лодках-ушкуях. В каждой десятка по три оголодавших за зиму, лютых, привычных к военному делу разбойников.

Пограбят приречные села, кого из людей поймают – увозят с собой. Воевать с ушкуйниками себе дороже. Людей положишь, а победишь ли, нет – неизвестно.

Отец как поступал? Собирал дружину, но сильно не торопился. Давал ушкуйникам сколько-то времени пограбить, чтобы остались не с пустыми руками, а то ведь не уйдут. Потом, тоже небыстро, с великим шумом, колотя в бубны и трубя в трубы, вел войско к реке. Тогда новгородцы столь же неспешно укладывали добычу в лодки и убирались восвояси, до следующей весны. Повсегодняя эта докука, по счету Ингваря, обходилась Свиристелю гривен в сто-полтораста ущерба. Жалко было денег, и крестьян жалко.

Поэтому к весне он приготовился загодя.

Как только над северным лесом потянулись в небо черные дымы – знак тревоги, согнал к самой дальней речной деревне окрестных мужиков, дал каждому по длинной палке. Впереди, над высоким берегом, поставил всю дружину, даже из крепости Локоть воинов снял, на Бога понадеявшись, что не наведет половцев (они весной в набег обычно не ходили).

Подплыли ушкуи, сбились посреди Крайны в кучу. С реки на берег смотреть – должно было казаться, что там изрядное войско.

У самой воды, на песке, Ингварь велел поставить двенадцать бочек пива-олуя, десяток овец, четырех коров (яловых, каких меньше жалко), несколько мешков мучицы. Жрать хотите – нате вам. А мало – вылезайте, будем биться.

Полдня ушкуи простояли, сдвинув борты. Было видно и даже слышно, как новгородцы спорили, драться или нет.

Ингварь сидел в седле, изнывая под тяжестью отцовской кольчуги. Шлем сползал на затылок, приходилось все время поправлять.

Боялся – не сказать как. Вдруг ушкуйники все же в бой пойдут? Что тогда? Боярин Добрыня остался в городе, прикрывать тыл на случай поражения. Значит, командовать придется самому. А как? И послушает ли жидкого голоса дружина?

Еще было страшно представлять, как каленая новгородская стрела с шипастым наконечником ударит в живот, между железных пластин, или того хуже – в глаз. А за щиты воинов не спрячешься. Надо быть все время на виду – князь.

Однако новгородцы решили не биться. Ближе к вечеру высадились, забрали гостинцы. Ингварь послал вперед самого рослого и зычного дружинника – крикнуть, чтоб больше не приходили, на следующий год подношения не будет.

И что же? В эту весну снова со всей дружиной ждал ушкуйников, но дымы над лесом не поднялись. Не явились ушкуйники. Верно, приладились кормиться в другом месте, где проще.

Больше всего Ингварь гордился не тем, что отвадил северных разбойников, а делом большим, трудным, доселе неслыханным. Сам придумал – от вечного своего беспокойства. В прошлом апреле, когда решил, что можно обойтись без ссуды под новый урожай, стало очень страшно: дотянут ли люди до летних грибов, ягод, огородного пропитания? Хлеб ведь только осенью будет. И весь свиристельский народ привиделся ему (ночью это было, в полудрёме) сонмищем разинутых голодных ртов, которые нужно накормить. Подумалось: знать бы точно – сколько их, этих ртов. Тогда можно бы рассчитать, хватит запасенного в амбарах зерна иль нет.

Мысль была ночная, неясная. Но утром вернулась с довеском. Нужно понять не только лишь, сколько в княжестве ртов, но и сколько рук, способных держать соху, а случись половецкое нашествие, взять рогатину.

Так затеялась великая работа: переписать всех свиристельских жителей. Сначала князь думал, что это будет просто. Разослать тиунов во все стороны, они люд повсюду пересчитают. Потом свести в одну цифирь – и кончено.