Мой ненастоящий - Джина Шэй

Я отворачиваюсь и отхожу в сторону. Зубами тяну кончик шнурка на правой перчатке, пытаясь развязать узел. Тренировка не очень задалась, и сейчас мне нужен душ. Холодный. Очень-очень холодный.

А чего я хотел?

Я вчера на её глазах чуть не свернул шею Городецкому. С удовольствием бы это сделал, если бы она сама мне не помешала. А до этого — чуть не взял её силой, воспользовавшись удачным поводом. Сам запугал её аж до заикания, она даже лишнее слово при мне сказать боится.

А теперь…

Сам на неё бешусь. И не только на неё. На все. На время, что играет против меня. На гребаную глиому. На то, что я нихрена не успеваю, и на мудака Городецкого, решившего предать меня так не вовремя. На гребаную шнуровку, узел на которой не развязывается, благодаря моим манипуляциям, а только затягивается туже.

Крепкое ругательство, емко подходящее к этой ситуации, не удерживается на моем языке.

— Можно, я помогу?

Удивительное рядом — Маргаритка не только не свалила с глаз моих, но и сейчас отмирает и оказывается рядом, касаясь руками чертовой перчатки.

Что ты, раздери тебя дьявол, сейчас творишь, Цветочек?! Издеваешься?

Я впиваюсь глазами в её лицо — точнее в видимую мне щеку.

Издевается. Сама того не знает, но издевается — самым изощренным образом. Потому что более-менее пристойных в мыслей в моей голове только две.

Эта чертова лань даже краснеет сексуально.

И нужно, чтобы кто-то законом запретил ей кусать губу.

Я ощущаю свою голову литой, готовой взорваться бомбой. И по длинному фитилю к детонатору быстро-быстро бежит огонек…

Тонкие пальцы быстро справляются со взбесившимся меня узлом. Ладони Маргаритки крепче стискиваются на перчатке.

— Можете вынимать, — она почти шепчет. А у меня от её шепота фитиль резко прогорает почти до самого конца.

Я тяну ладонь из перчатки и ощущаю, как горят пальцы. Буквально требуют хотя бы коснуться этой чертовой щеки. Ощутить под подушечками мягкую атласную кожу моего Цветочка. Склониться ниже, чтобы пройтись губами вслед за пальцами…

Вдох-выдох, Владислав Каримович, давай там, держись, потому что если ты сломаешься и сделаешь с ней то, что так сильно хочешь — придется тебе сразу пустить себе пулю в висок.

Становиться на одну ступеньку с её бывшим я не хочу.

И как нарочно она не дает мне даже опустить руку, перехватывает кулак свободной ладонью.

Прожигает насквозь одним прикосновением.

— Я сожалею о вчерашнем, — отрывисто повторяет Цветочек, наконец поднимая глаза, — правда сожалею. Давно не допускала подобной ошибки. Вы можете меня простить?

Дьявол. Дьявол и преисподняя, зачем я вообще потребовал этого у неё?

Ужасно хотел увидеть темные тени в светлых хрустальных озерах.

Вижу. Более того — чую её запах. Чувствую прохладу маленькой трепещущей ладошки. Никогда не думал, что такой пыткой окажется находиться вблизи женщины, которую сам для себя запретил присваивать.

Запретил-то запретил. Еще б сдержаться…

На таймере внутренней бомбы последние секунды до взрыва…

Пять, четыре, три…

— Уйди, — хрипло требую я, — убирайся с моих глаз, Цветочек.

Это выходит грубо. Даже очень. Маргаритка отшатывается, отшвыривает прочь мою перчатку и практически пулей вылетает вон из зала. Все что я успеваю заметить — как белеет её лицо. Как отчаянно сжимаются в кулаки ладошки.

А потом — хлопает дверь, и я остаюсь наедине со своим растекшимся по стенкам черепной коробки серым веществом. При взрыве не пострадал ни один Цветочек.

Сдержался. Вроде должен бы собой гордиться. А в голове только одна мысль…

Ну, ты и кретин, Владислав Каримович!

Других-то слов найти не мог, конечно?

Впрочем… Пусть будет так. Я все еще не хочу, чтобы она ко мне привязывалась. Процентов этак на девяносто не хочу.

29. Маргаритка