Земля воды - Свифт Грэм (2004)

Он говорит – но он не может даже и сказать того, что сказать собирался: он открывает шкафчик с картотекой, он намерен предложить мне виски. Ни причин, ни объяснений, и нечего копаться, дело прошлое. Давай-ка лучше притворимся, что ничего не было. Реальность – вещь такая странная, странная и чреватая неожиданностями. Он не хочет ничего обсуждать.

Обеспокоенные родители осаждают школьную администрацию.

Мистер Льюис Скотт, директор школы, «отказывается от комментариев».

Он хочет, чтобы с глаз долой, из сердца вон. Ранняя отставка. Полная пенсия. Урезаем историю.

5. Синяк на синяк

Оно потихоньку покачивалось. Оно подрагивало, шевелилось в легких водных токах, руки подняты и согнуты в локтях, как будто человек лежит ничком и тихо спит. Вот только он не спал, он был мертв. Потому что тела, лежащие в воде лицом вниз, не имеют обыкновения спать, тем более если они пролежали таким образом, никем не замеченные в ночной темноте, по меньшей мере несколько часов.

Ибо в ту ночь (двадцать пятого июля 1943 года) отца противу всякого обыкновения отпустила его ночная напасть – так уж вышло. В ту ночь отец спал как убитый, пока его не разбудила заря, и только тогда он встал – вместе с Диком, которого бессонница не мучила никогда и который каждое утро поднимался в полшестого, чтобы в половину седьмого уже отправиться на мотоцикле в сторону Линна, в пригород, он там работал, на драге, на Узе. Я же из-за суеты перед домом, из-за хриплого выкрика отца, из-за топота – кто-то пробежал по настилу над заслонкой – недоспал положенное мне как прилежному школьнику (школьник был в то время на каникулах, да и по части прилежания далеко не образец) и проснулся не как обычно, от кулдыканья и чихов Дикова драндулета.

А когда я пошел в комнату к Дику посмотреть, что там творится на реке, отец и Дик стояли на настиле, перегнувшись вперед, и смотрели вниз, а отец все тыкал во что-то, плавающее в воде, багром, осторожно, опасливо, как будто он был сторож при каком-нибудь опасном, но до крайности ленивом водоплавающем звере и пытался его расшевелить.

Я мигом натянул одежду; сбежал по лестнице, и сердце подпрыгивало не в такт ступенькам.

В это время года вода обычно стоит низкая. Сама заслонка, вертикальный, выложенный кирпичом участок прилегающего берега и мол между заслонкой и шлюзом создавали глубокий – в три стены – открытый колодец, из коего человеческое тело, будь то живое или мертвое, без труда не выловить никак. Отец, должно быть, как раз успел об этом подумать и побежал неловко, боком, по узкому настилу к дому, чтоб поискать там инструмент получше, чем длинный лодочный багор, – мы столкнулись с ним у будки, я как раз бежал навстречу. На лице у него было выражение, которое бывает, наверное, у преступника, когда его ловят с поличным.

«Фредди Парр», – сказал он.

Но я уже узнал клетчатую летнюю рубашку, серые бумажные брюки, торчащие лопатки и темные волосы, которые, даже отмокнув в речной воде, все равно торчали у Фредди на затылке вечным его вихром.

«Фредди Парр».

Он протиснулся мимо меня. Я подошел и встал рядом с Диком. Багор был теперь у него, и он задумчиво и тихо тыкал им в тело.

«Фредди Парр», – сказал я.

Имя навязло у нас на зубах, и мы никак не могли от него отделаться.

«Фредди Парр, – сказал Дик. – Фредди Парр-Парр».

Потому что только так Дик и говорил, на детском этаком языке.