Ведьмин вяз - Тана Френч (2020)

Отношения с кузенами складывались иначе. Порой нам, как в детстве, удавалось поговорить по душам, но чаще мы друг друга раздражали. Я их помнил другими, они очень переменились, и не в лучшую сторону. Нет, конечно, я понимал, прошло столько лет, наши пути разошлись и так далее и тому подобное, но раньше, признаться, они нравились мне куда больше.

Леон всегда отличался эмоциональностью, и поэтому я не сразу заметил, что дело не только в этом; теперь настроения у него не просто менялись, но каким-то затейливым умышленным образом наслаивались одно на другое, точно запрограммированные. Как-то раз я вышел вслед за ним покурить на террасу – к тому времени Хьюго с Мелиссой наверняка уже знали, что я начал курить, но, учитывая все обстоятельства, вряд ли стали бы делать мне замечания. В тот день Леон привез какую-то сложносочиненную огненную лапшу в картонных коробках и за обедом уговаривал Мелиссу, к которой питал симпатию, перебраться в Берлин: “У немцев крыша поедет от счастья, когда они увидят твой ассортимент, они обожают все ирландское, – заткнись, Тоби, не видишь, мы с Мелиссой разговариваем. А немецкие парни! Высоченные красавцы, которые не тратят жизнь в пабах, а занимаются делом, тусуются, ходят в походы, в музеи… и что ты нашла в этом жирном тупом уроде?”

Когда я вышел на террасу, Леон неподвижно сидел на ступеньках, над рукой его вилась тонкая струйка дыма. День клонился к вечеру, сад накрыла косая тень соседнего дома, разрезав его на две половины, светлую и темную, вокруг порхали мелкие бледные бабочки, то появлялись, то исчезали, точно по мановению руки фокусника.

– Ну, ты, – я прикурил сигарету и уселся рядом с Леоном, – хорош уговаривать мою девушку меня бросить.

Леон и ухом не повел. Я с удивлением заметил, что он ссутулился; искрометное обаяние слетело с него, точно пыльная простыня, обнажив мрак во плоти.

– Ему становится хуже, – произнес Леон.

Я не сразу понял, что он имеет в виду.

– Неправда, – возразил я, уже жалея, что не остался в доме.

Леон даже не взглянул на меня.

– Правда. Когда я пришел, он мне сказал: “Давненько тебя не было!” – и улыбнулся.

Два дня назад Леон провел у нас целый день.

– Да он пошутил, – ответил я.

– Нет.

Повисло молчание.

– Останешься на ужин? – спросил я. – Кажется, сегодня равиоли с…

– И эта его нога, – перебил Леон. – Ты видел, как он спускался на кухню? Три ступеньки – и чертова нога трясется, как желе. Ему явно осталось недолго.

– Ему вчера делали радиотерапию. После нее он всегда без сил. К завтрашнему дню будет в норме.

– Не будет.

– Знаешь что. – Мне безумно, ужасно хотелось, чтобы Леон заткнулся, но я слишком хорошо его знал, а потому старался говорить спокойно. – Я вижу его каждый день. Так? И уже изучил, э-э-э, как и что. После радиотерапии ему пару дней хреново, а потом становится лучше.

– Да через пару-тройку недель он уже не сможет обходиться без посторонней помощи. А что будет, когда ты уедешь домой? Вы уже придумали? Нашли сиделку, договорились с хосписом или…

– Я не знаю, когда уеду, – перебил я. – Может, поживу тут еще чуток.

Леон наконец обернулся ко мне и отстранился, точно вдруг увидел диковинку.

– Правда? И сколько же?

Я пожал плечами:

– Посмотрим. Как пойдет. – В последние дни я регулярно, хоть и вяло, задумывался о том, сколько еще Мелисса согласится здесь жить. И сколько мне еще удастся врать семье, будто бы я совершенно здоров, подумаешь, иногда выпью бокал-другой вина или таблетки; при мысли о том, что они догадаются, как мне на самом деле хреново, я вздрагивал, словно кто-то засунул палец в мою открытую рану, и понимал, что лучше бы свалить отсюда побыстрее, пока меня не разоблачили. Но как только представлял, что придется возвратиться в квартиру, к тревожной кнопке и ночным кошмарам, так сразу становилось тошно. – Я никуда не тороплюсь.

– А как же работа? Или ты больше туда не вернешься?