Аргентинец - Эльвира Барякина (2011)

Крестьяне думали, что раз революция дала им волю, значит, теперь у них нет обязательств перед государством. Им, погрязшим в столетнем невежестве, ничего не надо было от города, и как только их лишили права торговать на базаре — они начали перегонять хлеб на самогон. Из Москвы шли распоряжения о том, что самогонщиков надо немедленно расстреливать, но в Утечине мужики вскладчину купили аппарат: повинны были все. Что, целую деревню расстрелять?

Исступление, кровавая пелена, умопомешательство… Осип созвал сельский сход:

— Узнаю, что вы вместо того, чтобы сдавать излишки государству, спекулируете или водку делаете, взорву мельницу. Понятно?

— Да как же?! Да где тогда муку молоть?

Осип велел закопать мертвых без отпевания и снарядить подводы, чтобы отвезти продовольствие на станцию.

Одноглазый возчик, желая подластиться к Осипу, всю дорогу вздыхал:

— Народ у нас такой… Декрет из уезда пришлют, а они из него козьи ножки вертят.

Осип молча шел рядом с телегой, нарочно старался, чтобы ремень от Федюниной винтовки попадал на голую кожу у расстегнутого ворота: чтобы навредить себе, растереть похуже.

— Ты, начальник, случаем не из Пензы? — не унимался возчик.

— Из Нижнего.

— Сын сказывал, что в Пензе стоит эшелон с какими-то чеками — бывшими военнопленными…

— Не с чеками, а с чехами, — поправил Осип. — Их австрийцы мобилизовали и бросили против русских, только они не хотели с нами воевать и сдавались в плен. Мы ж одной, славянской крови.

Возчик обрадовался, что суровый большевик поддержал разговор:

— Во-во! Я когда с войны возвращался, видел их: им Временное правительство ружья и паек выдало, чтобы они теперь на нашей стороне с немчурой воевали.

Осипу доводилось слышать о чехах: из них сформировали трехдивизионный корпус и решили отправить через Америку на Западный фронт. Но из-за обычной русской волокиты дело затянулось, и эшелоны застряли по станциям от Поволжья до Японского моря. После переворота никто не знал, что с ними делать: сорок тысяч иностранных солдат были опасной силой.

— Так что тебе сын набрехал? — спросил Осип возчика.

— Ваши хотели их разоружить от греха подальше, а они возьми и взбунтуйся. Испугались, что их по мирному договору сдадут Германии, а там уж целоваться с ними не станут — расстреляют как изменников.

В Нижнем известие о восстании чехословацкого корпуса подтвердили. Военкомат лихорадило: надо было срочно формировать отряды для подавления бунта.

Возвращению Осипа обрадовались, напечатали о нем большую статью в газете, подарили портсигар с какими-то буквами в завитках. А он ни о чем не мог думать, кроме застреленной бабы, черной старухи и покорных, но люто ненавидящих его мужиках.

3

Через три дня Любочка отыскала Осипа в бывшей семинарской гардеробной, среди сваленных как попало парт. Он сидел, уронив голову в руки. Рядом на полу стояла бутылка водки.

— Пойдем, — позвала Любочка. — Будем тебя выхаживать.

Осип посмотрел на нее кровяными глазами:

— Я бабу застрелил…

— Пойдем, тебе выспаться надо. И не вини себя: это война.

Осип не давался:

— На войне стреляют в солдат, а мы — против безоружных…

Любочка замолчала, отступила на шаг.

— Так, милый друг, — сказала она сурово, — больше никакой водки, понял? Я с тобой, пьяным, возиться не буду. Либо веди себя как мужчина, либо…

Осип вытер лицо рукавом:

— Прости, Любочка… Не будет больше соплей.

Она свела его во двор, усадила на извозчика, но велела ему ехать не в казарму и даже не на Ильинку, а в терем своего отца:

— Я добилась, чтобы папин дом признали памятником старины. Революционные вдовы так его загадили, что Комиссия по делам культуры выставила их взашей, а меня назначила хранительницей. Так что будем жить там.

Глава 21

Китайские бойцы

1