Аргентинец - Эльвира Барякина (2011)

Дети — сознательные юнкера и гимназисты — в открытую обсуждали политическую ситуацию, теребили родителей: ведь нужно что-то делать! Большевики кричали на всех углах, что они отстаивают идеалы свободы, но тот строй, который они намечтали себе, оказался нежизнеспособным, и, чтобы удержаться у власти, они ввели старые царские порядки, только возведенные в десятую степень, — с невероятной бюрократией, произволом и арестами оппозиции. Они, всю жизнь проведшие между конспиративными квартирами и каторгой, не знали ничего другого и перестраивали Россию в знакомую им пересыльную тюрьму.

Отец Елены был прав: денег на сопротивление давать было некому. Жора не раз подумывал об организации молодежного отряда, но как ему мешали собственная неопытность, возможность ошибиться и подвести людей, боязнь показаться нелепым со своим детским желанием поиграть в героев!

После того как в городе начались повальные обыски среди буржуазии, Клим перебрался на Гребешок. Даже старая графиня не посмела возмутиться: когда в доме есть мужчина, не так страшно.

Жора приставал к нему с вопросами: как быть? чего ждать?

— Гражданской войны, — хмуро сказал Клим. — Все к тому идет. «Буржуи» не будут пассивными, если их поставят перед выбором: либо сопротивляться, либо погибнуть.

Жора совсем запутался: он ненавидел эту пассивность в себе, в Климе, в каждом стоящем в очереди офицере. Но в то же время знал: только она и отделяет Россию от большой крови.

А узел затягивался все туже. Немцы перешли в наступление, и Ленин, совсем недавно не признававший ни патриотизма, ни защиты родины, вдруг выпустил декрет «Социалистическое отечество в опасности» и потребовал бросить все силы на оборону страны.

— Особенно вот это прелестно… — съязвил Клим, начитавшись газет. — «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления». Теперь можно расстрелять без суда и следствия любого: нас с тобой — как спекулянтов и контрреволюционных агитаторов, а советских деятелей — как хулиганов и громил.

Возможно, постановка офицеров на учет была прямым следствием этого декрета: большевики испугались, что «контрреволюционные силы» устроят мятеж в преддверии немецкого наступления.

Крутясь у очереди, Жора несколько раз спрашивал офицеров:

— А зачем вас регистрируют? Что потом будут делать с этими сведениями?

Никто не знал.

— Пойдем спросим у большевиков, — решительно сказала Елена.

К крыльцу было не подступиться: очередь продвигалась медленно, все зорко следили, чтобы никто не пролез вперед — каждому хотелось побыстрее оказаться в тепле.

— Давай подождем тех, кто выходит.

Прошло десять, пятнадцать, тридцать минут, но из здания никто не появлялся. Двери хлопали, только впуская очередного офицера.

Жора и Елена обошли вокруг корпуса. С другой стороны была открыта форточка, из которой тянулся табачный дым.

— Эй, есть там кто-нибудь? — тихо позвал Жора. С улицы было плохо видно, что творится за стеклом.

— Не входите сюда! — отозвался голос. — Нас задерживают как пленных. Конвойные говорят, что сейчас будет оцепление.

Елена ахнула.

Они побежали назад к очереди, нашли знакомого из числа демобилизовавшихся офицеров.

— Уходите скорее! — сказал Жора громко, чтобы и другие слышали. — Из здания никого не выпускают. Большевики стягивают силы, чтобы оцепить Кремль.

В очереди поднялось волнение. Какой-то тип в ушанке цапнул Жору за рукав:

— Следуйте за мной.

Тот оттолкнул его:

— Пошел вон, провокатор!

Елена взвизгнула. Ряды расстроились, кто-то из офицеров побежал, и тут со стороны Дмитриевской башни показались вооруженные матросы. Толпа бросилась врассыпную.

2