Аргентинец - Эльвира Барякина (2011)

Если Нина не дождется Клима, ее не в чем будет упрекнуть. Он обещал ей помощь, а сам бросил одну в обезумевшем городе. Кому какое дело, что он выкручивает себе руки, чтобы спасти ее? Важен результат: если ты не можешь справиться с задачей, то ни на что не претендуй. Живи один и довольствуйся временными подружками, которые не вызывают в душе ничего, кроме жалости и досады. Никого другого ты не заслуживаешь.

Клим сразу не женился на Нине потому, что никогда не думал о формальностях как о чем-то значительном. Их любовь казалась такой естественной — кому и что еще надо доказывать? Только перед отъездом он понял, насколько важен был для Нины официальный брак.

Клим опять поймал себя на мысли, что ее нельзя судить по себе. Он был обитателем мегаполисов, равнодушным к соседским и родственным связям, а она всю жизнь провела в небольшом городе, в котором все держится на том, что о тебе думают кумушки в соседних дворах.

«Ты никогда ничего в ней не понимал. Если она бросит тебя, так тебе и надо — за твою беспечность, за неумение смотреть вглубь, за отсутствие здравого смысла».

Клим корежил нервы сомнениями, надсаживался, а потом все равно делал то, что задумано: ехал с Борисом Борисовичем в типографию, проверял оттиски — и надеялся, что всё не зря.

3

В типографии было сыро, тесно и накурено. Станок в таком виде, будто его вынесли из исторического музея: он печатал только одну полосу и приводился в действие колесом-штурвалом.

Узкоплечий лысый старик колдовал над наборными кассами. Борис Борисович готов был на него молиться: когда-то тот служил в синодальной типографии, а это многое говорило о грамотности и внимательности.

На завтра у Хитрука была заготовлена «бомба»: вопреки мольбам редколлегии, он решил опубликовать отчет о выборах в местные Советы — по всей России опять побеждали меньшевики и эсеры.

— Люди не хотят большевиков! — заверял он метранпажа.

Тот усмехался:

— Эсеров и меньшевиков они тоже не хотят. Только голосовать больше не за кого — вашу-то партию к выборам не допустили. Впрочем, вы бы все равно проиграли: народ в каждом, кто носит галстук, видит сытого богача, хотя у иного крестьянина денег куда больше.

Дверь распахнулась от сильного удара, и в типографию ворвалась толпа военных:

— Встать к стене! Руки вверх!

Отпечатанные номера газеты конфисковали, матрицу уничтожили, набор рассыпали. Типографию реквизировали для нужд культурно-просветительского отдела.

Во время ареста Борис Борисович хорохорился:

— Отлично, на Гороховую на автомобиле поедем! — Но в машине все же горестно шепнул Климу: — Доигрались… Больше газеты не будет.

Клим не ответил. Во время обыска у него изъяли коробку с деньгами.

До следующего вечера их продержали в унылой комнате, похожей на больничный покой. Потом всех вместе вызвали к следователю, который был давно знаком с Хитруком.

— Поймите, Борис Борисович, если вы будете вредить советской власти, мы вас накажем. Вы сами понимаете: журналисты, издатели и писатели — это мыльные пузыри, калифы на час. Как бы беспощадно вы нас ни громили, мы закроем газету, и все — нету вас.

Работникам типографии велели на следующий день явиться на службу, а Климу — выметаться из страны в двадцать четыре часа:

— Вы для нас лицо нежелательное.

Следователь был мудр, милосерден и безукоризненно вежлив. После того как были оформлены протоколы, он даже раскланялся с арестованными:

— Всего хорошего. Я вас больше не задерживаю.

Клим сунул в карман паспорт с аннулированной визой.

4

Когда они добрались до дома, Борис Борисович тут же засел за телефон:

— Передайте Ивану, чтобы ехал на дачу!

Клим подошел к окошку, прижался лбом к холодному стеклу.