Дорога соли - Джейн Джонсон (2012)

— Даже не могу сказать, хочу ли я разузнать что-нибудь про этот амулет. Да и Африка меня никогда не интересовала. Что я там потеряла?

В голове постепенно разрасталась боль, словно какие-то враждебные силы собирались расколоть мне череп.

На обратном пути мигрень разыгралась не на шутку. В голове время от времени вспыхивало яркое солнце, потом наступал мрак, прорезаемый вспышками молнии. Сама не знаю, как мне удалось добраться до дому, видимо на автопилоте. На кухне я сразу налила воды в стакан и направилась в ванную комнату, где у меня хранились таблетки от головной боли. Но, проходя через комнату, я остановилась у стола, где так и лежала оставленная мною коробка. Непонятно зачем, не отдавая себе в этом отчета, я поставила стакан и достала мешочек с амулетом. Серебряная вещица выскользнула из него и уютно расположилась в моей ладони. Предмет казался столь основательным, так оттягивал своим весом мою руку, что вселял странную уверенность в том, что и сделан он был как раз по ней.

Неожиданно для самой себя я надела его на шею. Ребра ощущали тяжесть, но это не казалось мне неприятным. Я на секунду закрыла глаза, и яркие вспышки в голове будто превратились в серебристых газелей, мелькающих у меня под веками. Я отправилась искать таблетки.

Большой свет в ванной комнате я включать не стала, зажгла лампочку возле зеркала. Она осветила только мое лицо. Все остальное пространство было погружено во тьму. Странно, до сих пор я почему-то не замечала удивительного эффекта, создаваемого этим источником света. Казалось, голова моя была как бы вырезана и наклеена на некий совсем другой фон. Над тельняшкой, которая была на мне, светились лицо и глаза, как и сам амулет. Все вместе будто обладало какой-то невероятной реальностью, а весь остальной мир погрузился во тьму и стал неразличим.

Украшения я носила обычно не очень заметные, неброские. Таких ярких, выразительных предметов, как этот амулет, у меня никогда не было. Но он вполне подходил мне. Сейчас это хорошо было видно. В твердых, солидных очертаниях чувствовалась энергия, нечто непреклонное и оригинальное, подтверждавшее откровенную принадлежность к определенному этносу. Насколько могу помнить, я впервые в жизни была вполне довольна своим отражением в зеркале. Я видела перед собой совсем другого человека, поразительно уверенного в себе.

От матери-француженки я унаследовала довольно смуглую кожу. В одиннадцать лет меня отдали в частную школу. Я оказалась среди бледненьких, золотисто-розовых девочек и промучилась там до шестнадцатилетнего возраста. В самый чувствительный период формирования личности я всегда ощущала себя лишней. Девчонки меня постоянно дразнили за то, что я не такая, как все, смеялись над темной кожей моих рук, над волосами, черными и жесткими, как проволока. Я терпеть их за это не могла, но очень скоро начала ненавидеть себя. Грудь у меня стала расти и развиваться гораздо раньше и быстрей, чем у моих сверстниц, как и темный треугольник волос, который тоже рано стал отрастать между ног. Менять одежду в раздевалке я стала подальше от всех, где-нибудь в темном углу, отвернувшись к стенке. Я последней выходила на спортивную площадку, принимала душ, стала морить себя голодом и получала удовольствие, видя, как пропадают мои округлости. Довольно долго никто ничего не замечал, ни одна живая душа, не считая Ив, а она полагала, что худоба не проблема, сейчас это модно. Однажды на кухне я почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд, обернулась и увидела, что на меня смотрит отец.

— Как, однако, ты исхудала.

Я неопределенно кивнула в ответ. Мне было тринадцать лет. Я чувствовала неловкость и не хотела разговаривать на эту тему.

— Понимаешь, это не совсем хорошо. Тощие женщины… — Он скорчил рожицу. — Да, они непривлекательны. Ты очень красивая девушка, женщина, совсем юная. Ты не должна стыдиться того, что Бог дал тебе, — своего тела.