Дорога соли - Джейн Джонсон (2012)

На тринадцатый день весь корм для верблюда вышел и воды оставалось очень мало. Ее едва хватало на то, чтобы смочить ноздри Кактуса. Когда Мариата делала это, неблагодарная скотина старалась ее укусить. Верблюд обнюхивал сандалии молодой женщины, но они были слишком дороги ей, и тогда она скормила ему тростниковую циновку, на которой спала. Животное жевало ее медленно, с болезненным усилием двигало челюстями, перемалывая циновку в сухую жвачку. Сама же Мариата попробовала есть рис, но чуть не сломала зубы. Она дробила зерна между камнями, но добилась лишь того, что они превращались в порошок, прилипающий к полости рта. Проглотить его без воды было невозможно. Теперь она поняла, почему Атизи взял с собой две верблюдицы. В столь трудной ситуации им помогло бы верблюжье молоко. Ей вспомнилась бедняжка Муши, лежащая мертвой на обочине, и Мариата возроптала на судьбу за то, что ей достался самец. Она слышала, что некоторые купцы, чтобы не умереть от жажды, вскрывали вену на шее верблюда, и даже подошла к Кактусу с ножиком в руке, тем самым, который хранился в сумке Таны. Верблюд завернул губы и обнажил желтые зубы, явно предупреждая, что если она сделает еще шаг, то он откусит ей руку. Во всяком случае, Мариата именно так поняла его гневный рев и постаралась убедить себя в том, что дела их еще не так уж плохи, отчаиваться рано.

Тем не менее, когда пошел тринадцатый день, на очередном привале она в сотый раз перевернула сумку, даже вывалила из нее все содержимое в тщетной надежде найти что-нибудь полезное. Она вертела в руке свои богатства, тупо разглядывала их со всех сторон, а верблюд тем временем жевал горсть своего корма. Ничего нового Мариата, увы, так и не обнаружила. Она уже собиралась сложить все обратно в сумку, как вдруг на глаза ей попался маленький камень голубовато-зеленого цвета с белой горизонтальной ленточкой, резко выделяющейся на буром и красном фоне и опоясывающей его посередине. Мариата взяла камешек в руку. Он уютно лежал у нее на ладони, маленький и гладкий, похожий на яичко какой-нибудь певчей птички. Она стряхнула прилипшие к нему песчинки и бессознательно сунула камешек под язык, где он устроился с совершенным комфортом. Прошло всего несколько мгновений, и рот заполнила слюна, омыла зубы, и Мариата с наслаждением сглотнула ее. Она продолжала сосать этот камешек, ворочая его языком весь остаток дня. Рот ее был влажным, жажда чувствовалась не так остро. Впрочем, Мариата понимала, что это ненадолго.

Они медленно двигались дальше, до наступления сумерек по возможности старались укрываться от солнца в тени скал, высоких как башни, а потом шли в свете луны. Путь их теперь лежал на юго-восток по сухому плато, усеянному обломками скал, где им попадались только высохшие русла рек, а если встречалось какое-то растение, то оно было так иссушено, что при одном прикосновении рассыпалось в пыль. Кактус шагал все медленней, опустив голову, потом сел и наотрез отказался вставать. Мариата ждала, но он к ней и головы не повернул. Она попыталась соблазнить его остатками корма. Кактус с упреком бросил на нее короткий взгляд и снова отвернулся, словно говоря: «Слишком поздно! Теперь пожалеешь о том, что так плохо со мной обращалась». Мариата тянула его за узду, но упрямство придало животному сил. Тогда она села рядом, вздохнула и спела ему песню, которую слышала от бабушки, когда была маленькой. Кактус только храпел и булькал горлом, не двигался, лишь раздраженно хлестал по песку хвостом.

Мариата поднялась, положила руку на бедро и встала перед ним. Кактус притворился, что не замечает ее. Мариата переместилась, чтобы попасть в поле его зрения. Теперь ему не удалось бы просто так проигнорировать ее.

Верблюд посмотрел на нее мутными глазами.