Виолончелист - Юлия Монакова (2020)

Откровенно говоря, Максим очень сомневался, что там была именно любовь. Он видел фотографии материи в молодости, она и тогда не блистала красотой: простушка с белобрысой тощей косицей, бесцветными бровями, носом-картошкой и нескладной приземистой фигурой… В год, когда она забеременела, ей исполнилось уже тридцать лет — по тогдашним меркам безбожно, критически поздно для первых родов. Впрочем, отец оказался и того старше, на момент советских гастролей ему было слегка за сорок.

— В общем, он просто уехал к себе обратно в Румынию, не спросив у мамы ни телефона, ни адреса. Явно не был настроен на продолжение романа, — с затаённой обидой произнёс Максим. — Ну, а мама обнаружила, что забеременела, уже позже…

— И она даже не пыталась его разыскать, как-то связаться? — ахнула Лерка.

Он покачал головой:

— Вообще-то я тоже считаю, что ей надо было это сделать. Но она же упёртая. Гордая, как не знаю кто, — Максим невесело усмехнулся. — Всё сама-сама-сама… вот и меня поднимала сама. Чтобы обеспечить мне счастливое детство, пахала как лошадь. Не гнушалась играть в ресторанах, на свадьбах, брала учеников и давала им уроки музыки на дому, ездила с оркестром на гастроли к чёрту на рога… просто для того, чтобы я мог нормально жить и… и тоже заниматься музыкой.

— Она молодец, — искренне произнесла подруга. — У моей матери после папиной смерти вообще пропало желание чего-либо добиваться, да и сам вкус к жизни исчез.

В её голосе звучала застарелая обида. Максим знал, что Леркин отец умер, когда ей было всего четыре года. Нелепая, несправедливая смерть — его сбил неопытный водитель прямо на пешеходном переходе. Подруга уверяла, что очень хорошо его помнит и до сих пор скучает по нему. А вот как перенесла утрату Лерина мать, Максим не был в курсе.

— Родители же вместе работали, оба были инженерами на одном предприятии, — глухо сказала Лера. — А когда папы не стало… она просто прекратила ходить на работу. Вообще перестала интересоваться тем, что происходит вокруг. Лежала на кровати сутками и молчала, будто окаменев — не открывала на стук в дверь, не ела и не пила… Она и про меня забыла. Я просто стала ей не нужна без отца, понимаешь?.. Мне было очень страшно, что она тоже умрёт, я постоянно пыталась как-то растормошить её, заставить встряхнуться, прийти в себя, говорила: “Мама, я хочу кушать. Мама, я хочу гулять. Мама, отведи меня, пожалуйста, в садик!” Она не реагировала. Целую неделю я провела с ней один на один в квартире… — Лера зажмурилась на миг. — Это была самая страшная неделя в моей жизни. Я даже не могла открыть дверь и выбраться наружу, потому что она была заперта изнутри на ключ, а где находится этот ключ, я понятия не имела. Я целыми днями везде его искала. На полках. В шкафу. В тумбочках. В ящиках комода… Самое ужасное, что меня никто даже не хватился. Ни в детском саду, ни во дворе… Все знали, что я потеряла отца, и решили, что мы с мамой просто куда-то уехали на время, чтобы отвлечься от своего горя.

Максим потрясённо сглотнул, уставившись на неё во все глаза.

— Как же ты смогла продержаться целую неделю? Что ты ела?

Лера пожала плечами.

— Всё, что нашла на кухне… сначала был хлеб, но он очень быстро закончился, буквально на второй день. Потом разыскала мешок сухариков. Сырую морковку… чистить я её тогда ещё не умела, поэтому, кое-как помыв, грызла вместе с кожурой. В холодильнике обнаружились какие-то консервы, но открыть их я так и не смогла. Пыталась, конечно, но силёнок не хватило, только руку консервным ножом порезала… Ела сырые яйца. Пила воду из крана, иногда добавляя в неё сахар и уговаривая себя, что это компот.

Максим схватил её за плечи, умоляюще встряхнул:

— Быстро скажи, как и чем всё это закончилось!

Лера невесело усмехнулась.