Храню тебя в сердце моем - Фиона Макинтош (2017)

Нэнси казалась потрясенной. Когда он умолк, она подняла бровь, все еще не веря, и допила свой чай. Алекс посмотрел в окно на дождь, который теперь усилился и стекал ручейками по оконному стеклу, искажая пейзаж за ним. Он снова отхлебнул чаю, которого ему вовсе не хотелось. Его странный привкус напомнил ему о жизни в окопах, а болтовня и смех сестер звучали как кудахтанье под звон столовых приборов. Теперь он вспомнил, как больничная тележка катилась по коридорам на колесах, которые давно пора было смазать, и какофонию посуды, и звон столовых приборов в ней.

И надо всей этой сенсорной информацией возник неожиданный стук высоких каблуков по дорожке и воспоминание о том, как они с Нэнси стояли у окна.

Он сглотнул, горло внезапно пересохло. Алекс понял, что Нэн трясет его за руку.

– Господин Уинтер? – Голос звучал обеспокоенно.

– Мне очень жаль, – сказал он, концентрируя взгляд на ее встревоженном лице. – Простите. Иногда со мной такое случается. Я пытался ухватиться за воспоминание, которое стремится ускользнуть.

Она неуверенно улыбнулась.

– Вы хорошо себя чувствуете?

– Да, прекрасно. Время от времени мелькают какие-то проблески из-за всяких событий. Я вспомнил, как мы стояли у окна, и стук чьих-то каблуков по дорожке, и как вы уговаривали меня побриться.

Она нахмурилась.

– Хм, дайте-ка подумать. Насколько я помню, несколько дней было очень холодно, и я пообещала старшей сестре, что заставлю вас побриться… поэтому это должно было быть где-то в ноябре. Вы согласились надеть костюм для праздника, и я принесла вам костюм.

– Костюм?

Она кивнула и проглотила еще кусок печенья.

– И у вас был любимый зеленый свитер, который для вас связала одна из сестер милосердия.

Смутное воспоминание появилось и исчезло, прежде чем он успел его ухватить.

Нэн нахмурилась.

– Я что-то сказала насчет того, что вы говорите как аристократ, и вы сказали, что, возможно, были актером, но мне казалось, что вы скорее были банкиром или адвокатом.

– Продолжай. Что потом?

– Ничего. Мы поговорили об испанке и, вероятно, о погоде. Вот и все. На следующий день все было почти то же самое, за исключением того, что вы были полны решимости выйти и посидеть на холоде, как настоящий мизантроп.

Он подумал о лабиринте в Ларксфелле, который помог ему приблизиться к прошлому.

– Там случайно не было живой изгороди из бирючины?

Она кивнула.

– Она все еще там. Вам нравилось сидеть рядом с ней. Вы могли наблюдать за своей подружкой, малиновкой, и говорили мне, что любите прислушиваться к голосам проходящих мимо людей. Детские, более высокие и громкие голоса было легче различать, утверждали вы.

– У меня была птичка. По имени Энца. Я открыла окно. И ин-флу-Энца, – тихо пропел он, пораженный тем, что память вернулась так легко.

– Неужто вы это запомнили? – удивилась она, глядя на свои карманные часы. Это помогло ему окончательно закрепить Нэнси в памяти. Он вспомнил ее сейчас, недостаточно ясно, чтобы узнать в толпе, но многое в ней было ему знакомо, от игривых жестов до привычного поглядывания на часы. – Боюсь, мне пора, – сказала она.

Песенка продолжала звучать у него в голове, как далекое эхо.

– Нэнси, я могу позвонить вам, если вспомню еще что-то, что мне понадобится уточнить?

– Если вы имеете в виду, не хотела бы я сходить с вами на свидание, то ответ – да!

Оба рассмеялись.

– У меня, возможно, будет всего пара вопросов.

– Конечно, – сказала она, вставая, и он последовал ее примеру. – Была рада узнать, что у вас все хорошо.

– Вы лучше всех, Нэнси, – сказал он и протянул руку. Это показалось ему слишком формальным, и, учитывая, что он знает, что у них есть зрители, Алекс перегнулся через стол и легонько поцеловал ее в щеку, держа ее за руку дольше, чем необходимо. – Спасибо вам, что так хорошо ухаживали за мной.

Она хихикнула и застенчиво огляделась.