– Пен, ты будешь ужасно возражать, если мы не пойдем в «Мюррей»?

– О, Алекс, почему? – разочарованно воскликнула она.

– У меня ужасно болит голова, и джаз сейчас просто добьет меня… и… Ну, нам надо поговорить.

– Ну, поговори со мной за обедом. Мы пойдем в «Ритц». Я уверена, что Цезарь найдет нам столик.

– Пен… – Он печально вздохнул.

– Что-то случилось?

– Да.

– О. – Она не ожидала такого ответа. – Ну и куда мне ехать? – спросила она, глядя на него в недоумении.

– Не знаю… прочь из Лондона, туда, где тихо.

Они ехали двадцать минут в напряженном молчании, и она была рада, что не откинула крышу автомобиля, как собиралась. Ехать зимней ночью в машине с открытым верхом было бы просто неразумно.

– Не думаю, что мне хочется услышать то, что ты собираешься сказать, – проговорила она, нарушая молчание. – Я еще никогда не видела тебя таким мрачным и задумчивым. – Он молча включил печку.

– Должно быть, это плохая новость, – продолжала она, – иначе с чего бы тебе вести себя так странно?

Он раздражал ее своим молчанием.

– Свернуть на Брайтон-роуд?

Он кивнул.

– Как хочешь. Мне все равно.

Да, она догадывалась, что за этим последует. Пен свернула на главную дорогу, которая вела прямо в Сассекс, и нажала на газ. Может быть, он сможет быть счастлив, если ничего не скажет ей сегодня вечером. Она увезет его на край света от всех его проблем.

– Чья это? – спросил он в неловкой тишине, указывая на приборную панель.

– Ну, думаю, что будет моей.

– Ты что, ее купила?

– Собираюсь. Она принадлежит другу моего отца. Он уже подумывает о новой. Никогда не думала, что он согласится ее продать, но он согласился.

Алекс ничего не сказал.

– И что ты об этом думаешь?

– Она подходит тебе, Пен.

– Да, мне тоже так кажется. Прекрасная, но немного опасная, да?

– Ну, я бы не так тебя описал, но… – Он не договорил и уставился в темноту за окном, проносящуюся мимо.

– Я так больше не могу, – сказала она вдруг и свернула с главной дороги, когда они проезжали мимо Кроули. Алекс едва заметил, что она изменила направление. Она ехала куда глаза глядят, пока не увидела лесок, и направилась к нему.

Ночь за городом была очень холодной, и, несмотря на их шарфы и теплые пальто, она знала, что ледянящее чувство внутри не имеет никакого отношения к зимней ночи. Она рассмеялась в неловкой тишине черного болота, которое растянулось вокруг.

– Что смешного? – спросил он.

– Фамилия Уинтер, лед в душе[5].

Алекс удивил ее, выйдя из машины и хлопнув дверью.

– Что ты делаешь? – воскликнула она. – Алекс? Алекс! – Она выскочила за ним, мучаясь в своих атласных туфлях на каблуках, которые тонули в жидкой грязи. Пен поплотнее закуталась в шубку, беспомощно глядя на силуэт человека, которого она любила, который стоял один и, казалось, злился. Если бы не свет автомобильных фар, она бы и вовсе не смогла его разглядеть. – Дорогой, пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Что бы ни случилось, мы можем разобраться вместе и справиться с этим. Тебе нужно отложить свадьбу, верно?

Он развернулся и зашагал обратно к машине.

– Да, – сказал он решительно, непривычно жестким голосом. Она боялась его сейчас, потому что знала, что все, что он хочет сказать, причинит ей боль.

И только сейчас, в свете фар, стоя к нему лицом, Пен заметила, что его щека повреждена, а глаз опух.

– Боже! Алекс, что случилось?

Он коснулся щеки и печально кивнул.

– Я вспомнил свое прошлое, Пен. Это его часть.

Она покачала головой, напуганная тем, что означает его признание.